Хранитель слёз
Шрифт:
– - Никита! Что... ты... Стой!..
На кухне показалась встревоженная Юлька. Она выхватила у Никиты кофеварку, убрала её в сторону и, присев рядом на колени, прислонила дёргающуюся голову парня к своей груди. Никита судорожно пытался дотянуться до разбитой кофеварки и сломать её ещё сильней.
– - Никогда!
– - кричал он в остервенении и слезах.
– - Никогда не стать мне счастливым! И как я мог поверить, что всё может быть иначе?! Что могу быть счастливым и даже... любить... Как я мог поддаться этому! Никогда! Никогда не будет этого! Я мог отвести её в Гренландию... Мог столько всего успеть вместе с ней. Она так хотела!.. Она уже стала другой, она излечилась... А теперь... Теперь её нет... Чёрт... Как же так?..
Слёзы Никиты нескончаемо лились на грудь Юльки. Крепко прижимая его к себе, девушка лишь молча и смиренно плакала вместе с ним.
XII
С самого утра Соня чувствовала слабость во всём теле. Вдобавок какие-то туманные мысли, что посещали её в последние недели, теперь достигли своего апогея. Ещё, прям как назло, под конец рабочего дня попался назойливый клиент. Тучный мужик никак не мог определиться, в каком египетском отеле ему отдыхать. То ли 4-х звёздочный, но в центре города, где клубы, бары и магазины; то ли 5-ти звёздочный, но за городом, где тишина и покой.
Перекопали всю информацию об этих двух вариантах, но клиент так и не мог выбрать. А в итоге и вовсе отказался от предложений, покинув туристическое агентство. По завершении разговора, когда постоянные вопросы клиента стали утомлять Соню, она начала грубо отвечать. Заметив это, мужик, видимо, не привыкший к такому отношению к себе, тоже начал парировать резкими высказываниями. В общем, разгорелся совсем неконструктивный диалог.
Директор туристического агентства, сидевший в это время за соседним столом, наблюдал за обостряющейся беседой с едва заметной улыбкой. Его в чём-то даже веселила такая ситуация: он хорошо знал, что Соня -- та ещё штучка. И хоть иногда это и вредило его бизнесу, но ничего ей не говорил. Главное, что план выполняет, а темперамент... ну такой темперамент, что ж поделаешь. Зато есть другие, более значимые и симпатичные плюсы.
– - Будь проще -- и к тебе потянутся!
– - лукаво ухмыльнувшись, обратился директор к Соне, когда дверь за недовольным клиентом громко захлопнулась. В офисе остались только они вдвоём.
– - А я не буду проще, не нужно ко мне тянуться.
– - Тогда ты не получишь кое-чего. Про премию забыла, м?
– - Это ты так считаешь!
– - Глаза Сони вспыхнули.
– - У-у-у! Какие мы сегодня напряжённые!
– - посмеялся директор, вставая с кресла.
– - Ладно. Мне пора. Ты давай тоже закругляйся.
– - Ты... уходишь?
– - повернулась к нему Соня.
– - Разве мы не собирались провести вечер вместе?
– - Знаю, что собирались, -- обречённо и слегка переигрывая, вздохнул директор.
– - Но увы. Сегодня пообещал жене, что точно буду дома. Сама понимаешь: я с тобой слишком часто провожу вечера. Вот она и стала чересчур подозрительной. Как-то косо на меня посматривает в последнее время. Не хочу привлекать лишнего внимания. Пускай ситуация немного уляжется, и тогда всё вернётся на круги своя.
– - Всё держишься за юбку своей жёнушки, значит?
– - язвительно ухмыльнулась Соня, и глаза её снова сверкнули огнём.
– - Что ж, вперёд! От тебя никогда не дождёшься мужского поступка. Ни тут -- и ни там. Мечешься туда-сюда, как перелётная птичка. Птенчик!
– - Ты ведь сама знаешь, -- мягко промурлыкал директор, уже привыкший к импульсивному характеру Сони, -- если долго проговаривать одно и то же слово -- оно теряет смысл. Если долго быть с одним и тем же человеком -- то в нём тоже теряется смысл. Поэтому мы с особенной страстью и увлекаемся человеком, если возможности быть вместе с ним что-то мешает. И если многое о нём не знаем. Незнание -- любовь, знание -- ... Ну, думаю, ты и сама поняла. Поэтому я хочу временами
– - Директор усмехнулся, подошёл к Соне и повелительно приподнял указательным пальцем её подбородок. Так, что её злобный взгляд был тотчас же прикован к его лицу.
– - Сама-то -- та ещё особь. Маму родную довела до гроба, нездоровой сестрёнке помогла отправиться на тот свет, даже не придя на её похороны, а брату и вовсе всю жизнь испоганила.
В это самое мгновение Соня вдруг вспомнила свой разговор с Никитой. На следующий день после похорон Лизы, снова в квартире матери. Сама не зная зачем, она пришла к нему. Хотела что-то сказать, но что именно -- не понимала.
Вот она сидит на некогда принадлежавшей ей кровати и что-то говорит исхудавшему Никите, растерянно стоящему посреди комнаты с поникнувшей головой и перебинтованной кистью.
– - Вот и Лизы не стало... М-да... Наверное, так и должно было случиться... Без моей мамы она всё равно не смогла бы существовать. Они ведь были неразлучны. Ты знаешь, я ведь поэтому и ушла из дома, чтобы оставить их. Чтобы не мешать их нерушимому союзу. Ушла, а сама только и мечтала, чтобы мама хоть раз, хоть маленький разочек посмотрела на меня так же, как смотрит на неё. Знаешь, когда Лиза молчала и отнекивалась от её еды, я готова была целовать руки мамы, лишь бы кушать с них. Но кто? Кто подумал обо мне? Как же я тогда злилась... Злилась, что родная мать любит эту ненормальную больше, чем меня. А что же я? Чем я провинилась? Я виновата, что родилась нормальной? Поэтому меня можно было обделить любовью, да?!
Соня закрыла лицо руками. Никита вздрогнул. Он не ожидал увидеть от неё вновь такой внушительной искренности. Девушка плакала.
– - Когда я узнала, что квартиру мама оставила только ей и какому-то там племяннику, то ужасно взбесилась. И не потому, что хотела получить эту квартиру, нет! Я бы даже сама отдала её Лизе, пусть живёт! Но факт в том, что мама не оставила мне ничего. Совсем. Как будто меня никогда и не было. Но ведь я была. Была! И те деньги, которые они от меня скрыли... Я с пятнадцати лет предоставлена себе самой. Содержала себя без чьей-либо помощи. Пробивалась как могла, ночевала где придется, что только не повидала... А когда они там в деньгах начинают купаться, мне даже не сообщают. Даже не думают поделиться крохотной частью, хотя бы просто из поддержки, уважения... Словно я совершенно чужой человек. Но я -- её дочь. Родная и единственная. Настоящая!
Трясущийся от бессонной ночи и высокой температуры Никита ясно увидел, как в лице и особенно глазах Сони в рупор, срывая связки, кричала детская обида.
– - Вот взять тебя, Никита!
– - продолжала Соня, подняв на него глаза и громкость голоса.
– - Я ведь могла тебя любить. Да! Даже как брата могла любить. Приходить в гости, дружелюбно общаться. Но ты тоже выбрал Лизу. Как и мама... Поэтому я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу, ты слышишь? Ненавижу и проклинаю! И Лизу, и мать, и тебя, будьте вы все прокляты!
– - прокричала Соня. Затем вытерла слёзы рукавом чёрного пиджачка и встала.
– - Напоследок хочу тебе кое-что сказать. Ты будешь следующим. Ты здесь жить не останешься. Я сделаю всё, чтобы ты страдал. Обещаю.
...И теперь Соня, глядя на директора, поражалась самой себе: что заставило её навести свою артиллерию неуправляемых слов и эмоций на и без того убитого Никиту? Она ведь прекрасно понимала, что ей было бы гораздо разумнее после смерти Лизы разойтись с ним миром, но почему она поступила по-другому?
Ну а что было дальше...
Соня написала на Никиту заявление в полицию. Обвинила его в смерти Лизы. Нередко звонила ему сама, угрожая тюрьмой. Через какое-то время истощённый Никита всего этого не выдержал. Он отказался от квартиры в пользу Сони и, собрав свои вещи, уехал в неизвестном направлении. После этого Соня забрала заявление -- и дело замяли.