Шрифт:
Пролог
Двадцать три года назад
Ночной ветер раздувал пепел по подоконнику. Холодный, осенний, очень сильный, но одинокий и безрадостный.
Елена осторожно выглянула в окно, затянулась последней сигаретой. Сегодня на улице никого не было. Лавочки пустовали, потому что днём их щедро полил дождь, да и никто в здравом уме не пойдёт гулять в такую погоду. Жаль лето. Пока тепло, ночь не так опасна. Много народа, шумных компаний, больше света в окнах, люди дольше не спят.
Елена тяжело вздохнула, вспомнив о деньгах. Сразу задумалась, что из припасов можно доесть, чтобы не тратить последние.
Она на цыпочках вернулась в комнату, легла на кровать, потрогала лоб сына. Горячий. Температура держалась уже три дня.
На прикроватной тумбочке осталась только одна упаковка антибиотика и витамины. Значит, деньги уйдут на лекарства. Елена опустила руку под кровать, достала начатую бутылку. Водка была нужна, чтобы обтереть Никиту и дать ему хоть какое-то облегчение.
– Один глоток, – молодая женщина быстро открутила крышку, глотнула, сморщилась.
«Народные средства, блин. И я ещё врач!» – расстроенно подумала она.
Ветер глухо подвывал под окнами. Елена, обняв сына, задремала. Скоро утро, а в шесть часов надо вставать.
Её давно мучила бессонница. Цветные сны возвращали в прошлое, в реальные события её жизни, и каждый раз Елена подскакивала на кровати с криком. Поэтому сейчас она научилась дремать. Едва сон начинал развиваться в сторону кошмара, она успевала проснуться.
Звук ветра внезапно стал громче, и сквозь него на мгновение проступил вой. Отчётливый, близкий…
Елена вскочила. В комнате по-прежнему горел ночник, и ветер также шумел за окнами. Молодая женщина несколько минут глубоко дышала, потом снова легла. В надежде, что вой ей приснился. Ведь такое бывало часто.
Никита зашевелился под одеялом, высунул маленькую ножку в синем носочке. Елена улыбнулась, обняла его и снова задремала, на этот раз до утра.
Серый рассвет разнообразили звуки дома. Жильцы проснулись, заиграло радио. Елена выпила кофе, покурила, потом разбудила Никиту, заставила поесть. Тот конечно что-то промяукал, вроде, он не хочет, но съел всё.
Сын вообще мало разговаривал. Только по делу. В лексиконе не было слова «хочу», что Елену и радовало и пугало. Чтобы ребёнок в четыре года ничего не хотел? Это странно. Голубые глаза смотрели чересчур осмысленно, и кивал он тоже разумно.
– Никита, мама не может отдать тебя в садик.
Кивок.
– Тебе придётся посидеть дома одному.
Кивок.
– Ничего не бойся.
– Не боюсь.
И на этом Елена понимала, что в дальнейшие объяснения можно не вдаваться. Сын и так всё прекрасно понял. А если не понял, значит, такие вопросы его принципиально не волнуют.
Вот и сейчас, она поцеловала его в лоб, дала лекарства, и велела идти спать. А в обед пообещала прийти. Никита улыбнулся ей, и пошёл в комнату.
– Господи, спасибо тебе, – сказала Елена.
Если бы её ребёнок был, как все обычные дети, она уже застрелилась бы. Но её сын ничего не просил, не ныл, вися на ноге, не кричал попусту и понимал всё с первого слова.
Елена быстро оделась, закрыла дверь на оба замка и спустилась на первый этаж. Не доходя до площадки, остановилась. Через несколько минут громыхнула дверь, вышел сосед. Елена изобразила удивление:
– Ой, Анатолий Юрьевич, доброе утро! Как это мы всё время с вами вместе выходим?
– Утро доброе, Леночка, ну что на автобус?
– Конечно!
***
Елена работала совсем не далеко. Всего три остановки. Была больница подальше, намного интереснее в плане зарплаты, и там тоже требовался медицинский персонал. Но другой конец города…
Нет, Елена не могла туда пойти. Лимит времени для возвращения домой – пятнадцать минут. Нельзя долго светиться на улице. В конце рабочего дня она всегда поджидала кого-нибудь в холле и выходила только с людьми. Сразу бежала к остановке на первый же появившийся транспорт. И домой. Особенно сейчас, когда Никита лежал с воспалением лёгких.
Этот день оказался не менее тяжёлым, чем все остальные. Тянулся долго, чем жутко раздражал Елену. В обед она вернулась домой, по дороге забежала в аптеку, магазин, накормила сына, дала лекарства, помчалась назад. Опоздала на три минуты, выслушала кучу претензий. Занялась делами, думая как бы ей лечь вместе с Никитой на лечение. Потеря в зарплате будет, а это совсем не хорошо. Бюджет и так пуст. Значит, работать.
Наконец, рабочее время закончилось, и с огромным облегчением Елена поехала домой. Сын сидел на кухне в момент её прихода и пил чай. Вернее, дул в воду, наблюдая за пузырями.
– Ты что сам поставил чайник? – удивлённо спросила женщина, вешая пальто.
– Бу-у-у… – ответил Никита.
Елена подошла, потрогала лоб сына, спросила:
– Где градусник?
Никита вытащил его из подмышки.
– Тридцать семь и пять. Многовато, – покачала головой Елена. – Почему ты не в постельке?
– Надоело, – невозмутимо ответил ребёнок.
– А, – женщина засмеялась, – уважительная причина.
Она села рядом, взъерошила светлые волосы сына:
– Давай договоримся, что ты сам чайник не ставишь пока?
– Ладно.
Невозмутимость голоса внушала доверие.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Елена.
Никита обнял маму, удобно устроил голову на её грудь:
– Хорошо.
– Что будешь кушать? Сварить картошку или суп доешь?
– Мёд.
Мальчик смешно причмокнул губами. Наверное, вспомнил, как весь перемазался липкой жижей и долго слизывал янтарного цвета лужицу со стола. Пока Елена, конечно, не застала его за этим занятием.
– Малыш, мёда нет, – сказала она.