Хранитель
Шрифт:
– Пойдем, – сказал он, предлагая ей руку и желая, чтобы она шла рядом с ним еще какое-то время. – Давай пойдем и поговорим с этими марсианами.
Они вместе покинули его маленькую лачугу, чтобы пройти путь вниз к площади, где двое из самых смелых детей показывали чужакам бейсбольную биту и перчатку. Когда он и Лили спускались по покатой грязной тропе, Кокрейн покопался в кармане и выудил счастливую монету. Подлинная десятидоллоровая монета Соединенных Штатов Америки, датированная 2026 годом, с леди Свободой спереди, и одним из первых пилотируемых марсианских посадочных модулей – Овен IV – на другой стороне.
– Зи, ты же не собираешься принять решение подбрасывая монету?
Кокрейн держал монету, восхищаясь тем, как она с серебристым блеском преломляла солнечный свет.
– Как только у нас появились деньги, чтобы кристаллизовать или литий или рубидий для фокуса ядра, помнишь как мы приняли то решение?
– Мы были в отчаянии. А ты был пьян.
– Монета оказалась права. Литий сработал.
– Зефрайм, я серьезно. Не рассказывай им о своих воображаемых путешественниках во времени!
Кокрейн бросил взгляд поверх ее головы и увидел чужаков, поднявших руки в том странном салюте V как виктория.
– Я не собираюсь им ничего рассказывать о наших путешественниках во времени, – сказал Кокрейн.
– Спасибо за милость, – вздохнула Лили.
Кокрейн щелкнул большим пальцем по блестящей серебряной монете, послав ее вращаться в свежий воздух Монтаны. Он улыбнулся, увидев, как все три чужака подняли головы, следя за полетом монеты, будто бы ждали, что она превратится в птицу и улетит. Возможно там, откуда они прибыли, монеты так и делали.
Потом он выхватил монету из воздуха и не глядя вниз прихлопнул ее тыльной стороной ладони, когда остановился рядом с чужаками. Он усмехнулся трем визитерам. Но они не усмехнулись в ответ. Кокрейн решил, что ему придется к этому привыкнуть. Однако, какими бы умными они ни были, их манеры казались чопорными. И они без сомнения не умели танцевать.
– Если ты не собираешься рассказывать им о Беверли, – низким голосом сказала Лили сквозь собственную осторожную приветственную улыбку, – тогда, черт возьми, зачем тебе монета?
Кокрейн не ответил. Он затаил усмешку на своем лице, когда его глаза встретились с глазами предводителя чужаков, и ни он ни инопланетянин не отвели взгляда. Этот момент был необычен для того, кто пережил пост атомный ужас, потому что Кокрейн не почувствовал никакого намека на вызов. Только открытое изучение и любопытство.
Он задавался вопросом, как долго продлится эта открытость, если монета повернулась орлом, и он расскажет этим трем чужакам о том, что ждало их среди звезд. Не Пикард и его корабль, а кибернетические монстры, столь поглощенные порабощением вселенной, что они посмели вернуться назад во времени, чтобы навсегда изменить историю.
Древний мысленный эксперимент времен Эйнштейна всплыл в голове Кокрейна. Кот Шредингера. Запертый в коробке с капсулой ядовитого газа. Капсула или ломалась или нет: результат, вызванный случайным поведением источника радиации. Согласно некоторым представлениям квантовой физики, кот Шредингера не был ни мертв ни жив – его судьба была неизвестна до момента открытия коробки, когда наблюдатель на самом деле видел маленького узника.
Только тогда разрушались волны вероятности, и одно из состояний – жизнь или смерть – становилось реальным.
– Голова или хвост, – сказал он громко.
Что будет дальше: порядок истории или хаос чего-то нового, непредсказуемого – Пришло время позволить коту выбраться из мешка или коробки, чтобы там ни было. Он поднял руку. Остальное стало историей.роеме люка появились три ллюзию, что они высадились на планете с
ЭПИЛОГ
В своей каюте на «Энтерпрайзе» Кирк стоял в одиночестве перед видовым портом, пристально глядя на звезды над Кроносом. Звезды столько отняли у него. Он знал, что в своей жизни получил привилегию прикоснуться к некоторым из них. Возможно это была его судьба, прикоснуться к нескольким последним. Он не знал. Ниодин человек не знал. Но он задавался вопросом, как он сможет когда-нибудь еще мечтать прикоснуться к звездам. Зазвонил комлинк на двери.
– Войдите, – сказал Кирк.
Это были Спок и Маккой. Константы его жизни. Но в руках у Маккоя, завернутый в пеленки, был кто-то новый, чьи такие знакомые тревожные темные глаза, смотрели на него.
– Джозеф, – сказал Кирк. Имя вырвалось у него, когда на него нахлынуло понимание. – Он… вырос…
Он не знал, что еще сказать, несмотря на то, что так много думал об этом моменте весь путь от Халкана. Несмотря на то, что он страшился этого момента.
– Вырос как сорная трава, – сказал Маккой почти с гордостью.
– Но я думал… в стазисе… он не может.
– Медицинский стазис не произвел на него никакого эффекта, Джим. Точно также, как и на его мать.
– Но Боунз… он спал в статической коме. Разве нет?
– Именно так мы думали сначала, – сказал Маккой. – Но если предположить – а я могу это сделать – я бы сказал, что это была его собственная естественная реакция на стресс.
Кирк вопрошающе смотрел на него.
– Джим, после всех тестов, всех исследований, всех заключений от более чем пятидесяти моих друзей коллег с Земли, Кроноса и даже Ромула, мы можем определенно сказать только одно, что не так с твоим ребенком: он родился на шесть недель раньше срока из-за нападения на Тейлани. Кроме того… мы не не знаем точно кто он, кем он, предположительно, является, и… ну… кое-что еще.
– Значит мой ребенок… монстр? – спросил Кирк, и тотчас же возненавидел себя за то, что использовал это грязное слово.
Что если Тейлани услышит то, что он сказал… Он похолодел, вспомнив о своей потере. Он навсегда сохранил в памяти с той же самой внезапной неожиданной ясностью того первого ужасного момента на мостике, что она ушла.
– Я не буду лгать тебе, Джим, – спокойно сказал Маккой. – Возможно… возможно Джозеф кое-что, чего еще никогда не было. Но насколько нам известно, возможно некоторые будут критиковать малыша, но… сам по себе он совершенен.