Хранители Врат книга 3 Казанова параллельных миров
Шрифт:
– И письму обучен? – поинтересовался священник.
– Обучен, отче, – подтвердил я.
– А на каких языках писать и читать разумеешь? – не отставал старец.
– На русском, болгарском для церкви, греческом и латинском.
– А не хотел бы ты, сын мой, стать списателем книг и свитков? – неожиданно предложил священник.
– С превеликим удовольствием приобщился бы и опыт списания имеется в бытности моём обучении в Полоцком монастыре, – смиренно ответил я, – но в Киеве у
– Воля твоя, сын мой, – разочарованно вымолвил поп, – но если передумаешь, то найдёшь меня в княжеских палатах. Спроси у стражи игумена отца Сильвестра, и они сопроводят тебя ко мне.
Сказав это, он резко развернулся и быстро покинул палатку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вопреки предсказаниям перекупщиков, наши товары торговались очень бойко. Большую часть воска, льняных тканей и всю мягкую рухлядь мы не выставляли. Мы не выставили их с прибытием первых двух торговых караванов из Царьграда, так как цены на товары, интересующие византийцев, держались низкие по причине их обилия. Мы дожидались прибытия последующих караванов из Империи и латинских стран.
По мере истощения торговых запасов у меня появилось больше времени на посещение книжной лавки, и я уже присмотрел две книги, которые намеревался выкупить перед отплытием домой.
В тот день я в очередной раз наведался в книжную палатку, чтобы обсудить трактат Страбона с Феофаном, владельцем этой лавки. Об этом мы сговорились с торговцем в предыдущее моё посещение.
У входа в палатку мы столкнулись с богато одетой киевлянкой. Вернее, это она буквально врезалась в меня. Задохнувшись от возмущения, она злобно посмотрела на меня, и я тут же утонул в бездонной глубине её голубых глаз. Алые пухленькие губки уже разомкнулись, чтобы злобно отчитать меня. Но вместо того, чтобы разразиться бранью, её васильковые очи округлились по какой-то причине и уставились на меня. Его губки расплылись в улыбке, проявив очаровательные ямочки на пухлых щёчках.
Мы бесконечно долго стояли, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами. И не было сил отвести взгляд.
На самом деле это длилось буквально пару мгновений, разрушенных голосом холопки:
– Госпожа, с вами всё хорошо.
– Да, Дарина, – вздрогнув от неожиданности, негромко произнёс синеокий ангел, – всё хорошо. Следуй за мной.
Одарив меня на прощание ослепительной улыбкой, девушка развернулась и удалилась по главному рыночному проходу в сопровождении холопки, державшей в руках какую-то небольшую, но толстую книжку. Я не осмелился долго смотреть им вслед.
– Кто это был? – спросил я у Феофана, войдя в лавку.
– Как кто! – выгнув брови от удивления, воскликнул грек. —княжна Марица Владимировна, дочь великого архонта Руси Владимира Мономаха! Я взял первую попавшуюся книгу, чтобы скрыть своё состояние, положил её на подставку, раскрыл наугад и сделал вид, что погрузился в её изучение. Я смотрел на цветную картинку в раскрытой книге, но перед глазами стояло радушно улыбающееся девичье лицо и огромные голубые глаза, в которых хотелось утонуть. Я пытался отринуть наваждение, но милый образ вновь и вновь возникал в моём сознании, заставляя сердце учащённо биться.
Феофан подошёл ко мне и что-то у меня спрашивал. Я отвечал, совершенно не осознавая что. В итоге грек, подивившись моим бестолковым ответам, оставил меня и вернулся в свой угол. А я продолжал пребывать в полном смятении чувств.
Осознав тщетность всех моих попыток выкинуть из головы образ княжны, я покинул палатку книготорговца и ушёл на нашу ладью, где укрылся на корме. Умом я прекрасно осознавал, что я, сын мелкого латгольского вождя, даже мечтать не смею о дочери правителя всея Руси. Но сердце ныло, а душа рвалась к прекрасной славянке.
Прошло несколько дней, и острота переживаний немного притупилась, оставив в моей душе некую сладостную негу. Мало-помалу я приходил в себя. Вновь вник в торговые проблемы, благо в Киев пришёл очередной речной караван с юга. Торжище оживилось приходом новых продавцов и покупателей.
На наше счастье, среди византийских купцов приплыл хороший приятель грека – книжника. Книготорговец при первой же оказии познакомил меня со своим приятелем. Я показал греческому купцу все наши товары. Он долго нюхал, щупал, рассматривал на свет наши торговые припасы и согласился скупить большую часть наших товаров, дав хорошую цену. За малую толику вознаграждения я также сосватал подобные товары наших торговцев – одноплеменников, которые остались довольными такой выгодному и быстрому сбыту торгового добра.
Мы ударили по рукам, и наша мошна пополнилась солидным количеством греческого золота и серебра. Мы оставили только немного льняных тканей и воска для продажи или обмена на товары латинян, приход сухопутного каравана которых ожидалось со дня на день.
Проживая в стольном граде, латгальским мужам приходилось соответствовать всем требованиям пребывания в Киеве, в том числе посещать церковь как минимум по воскресеньям и в православные праздники.
Среди купцов, торговавших в городе, как местных, так и приезжих, существовало правило одаривать церкви богатыми пожертвовании после выгодных сделок. Поэтому вся наша латгольская купеческая братия с богатыми дарами посетила святую Софию в четвёртый день православной седмицы, в праздник Вознесения Господня, чтобы одарить церковь и отстоять праздничный молебен.
Пришли в собор загодя, до начала молебен, чтобы вручить настоятелю собора дары. Служка сопроводил меня, моего брата Вездота, купца их Герсики и наших холопов, несущих подношения, в покои настоятеля. Там мы вручили наши дары.
До начала мессы оставалось достаточно времени, но мы вошли внутрь Святой Софии, чтобы занять лучшие места.
По случаю Праздника и ожидаемого присутствия Великого князя с семейством молебен проводил сам митрополит Киевский Никифор.
Когда в собор вошла великокняжеская семья, народ дружно повернул голову в сторону княжеской процессии и зашумел, обсуждая увиденное. Великий князь Владимир Всеволодович с фамилией и челядью занял почётное место.
Я стоял у колонны с правой стороны от князя и рассматривал его семейство. Вдруг из-под белоснежного платка девушки, стоящей с края, меня полоснуло голубой молнией васильковых глаз. Сердце моё забилось раненым зверем, душа наполнилась сладостной негой, а ноги стали как чужими. Это взглянула та, которой я бредил несколько дней: княжна Марица.