Хранительница тайн
Шрифт:
– Представьте себе.
Леди Гвендолен так жадно затянулась, что глаза у нее стали словно щелки. Для женщины, тридцать лет не покидавшей своего будуара, она была на удивление хорошо осведомлена. Она знала почти всех, о ком писали на страницах «Леди», и испытывала непреодолимую потребность влиять на их судьбы. Даже Кейтлин Руфус вышла замуж с одобрения леди Гвендолен – жених был немолод и не блистал остроумием, зато обладал солидным капиталом. После свадьбы Кейтлин превратилась в худшую из зануд; она могла часами жаловаться, какой ужас наконец-то выйти замуж («Да так удачно,
Леди Гвендолен нетерпеливо похлопала ладошкой по кровати, и Долли послушно продолжила:
– А вот хорошая новость! Объявление о помолвке лорда Дамфи с достопочтенной Евой Хастингс.
– Что хорошего в помолвке?
– Ничего, леди Гвендолен.
Эту тему следовало обходить стороной.
– Разве только для девиц, которые спят и видят, как бы захомутать мужчину… Берегись, Долли, для мужчин это вроде спорта. Они стремятся заполучить первый приз, но как только цель достигнута, игре конец. – Леди Гвендолен нетерпеливо замахала рукой. – Дальше, что там дальше?
– В субботу будет дан прием по случаю помолвки.
Новость вызвала легкое бурчание.
– В Дамфи-хаусе? Чудесный дом. Однажды мы с Цыпочкой были там на балу. Под утро все сбросили туфли и танцевали прямо в фонтане… Ведь прием состоится в Дамфи-хаусе?
– Нет. – Долли дочитала объявление до конца. – Они пригласили гостей в «Клуб 400».
Пока леди Гвендолен негодовала, обличая низменные вкусы людей, приглашающих гостей в ночные клубы, Долли унеслась мыслями далеко. Она была в «Клубе 400» всего один раз, вместе с Китти и очередным ее приятелем-военным. Клуб располагался в глубоком темном подвале рядом с театром «Альгамбра» на Лестер-сквер: алый шелк стен, плюшевые банкетки, бархатные шторы, словно кто-то выплеснул бокал красного вина на алый ковер.
Смех, суетливые официанты, пары, медленно кружащиеся под музыку. И пока приятель Китти, который перебрал виски и теперь ощущал стеснение в брюках, прижимался к Долли и пьяно шептал, что сделает с ней наедине, она разглядывала золотую молодежь. Эти люди – более красивые, более модные, чем остальные посетители клуба, – проходили за алый канат, где их поклонами встречал маленький человечек с длинными черными усами («Луиджи Росси, – заметила Китти со знающим видом, когда они, спрятавшись на кухне, пили джин с лимоном в доме на Кемпден-гроув. – Ты разве не знала? Он там всем заправляет»).
– На сегодня хватит. – Леди Гвендолен так яростно загасила сигарету, что сбила на пол баночку с мозольной мазью. – Я устала, чувствую себя нехорошо и хочу конфету. Боюсь, мне уже недолго осталось. Прошлую ночь я почти не сомкнула глаз, а все этот шум, этот ужасный шум!
– Бедная леди Гвендолен! – отложив журнал в сторону, Долли вытащила мешочек с леденцами. – А все мистер Гитлер и его самолеты…
– При чем тут самолеты, глупая девчонка? Я про них! С их отвратительным… – леди Гвендолен содрогнулась и театрально понизила голос, – хихиканьем.
– Ах, про них.
– Ужасные девицы! – провозгласила леди Гвендолен, в глаза не видевшая этих самых девиц. – Видите ли, машинистки всегда должны быть под рукой. О чем только думает военное министерство? Я понимаю, их нужно где-то разместить, но почему в моем милом доме? Перегрин прислал письмо, он сходит с ума от одной мысли, что эти создания разгуливают рядом с нашими бесценными семейными реликвиями!
Досада племянника порадовала бы леди Гвендолен, но обида на жизнь, составлявшая основу ее существования, оказалась сильнее ехидства.
Леди Гвендолен взяла Долли за локоть.
– Они ведь не сожительствуют с мужчинами в моем доме, Долли?
– Что вы, леди Гвендолен! Им прекрасно известны ваши убеждения.
– Потому что я этого не допущу. Никакого распутства под моей крышей.
Долли торжественно кивнула. В свое время доктор Руфус поведал ей историю сестры леди Гвендолен, Пенелопы. С юности они были неразлучны, настолько схожие внешностью и повадками, что люди принимали сестер за близняшек, хотя одна была на полтора года старше другой. Они вместе танцевали на балах, вместе гостили в загородных домах друзей, пока Пенелопа не совершила то, за что сестра так и не смогла ее простить.
«Она влюбилась и вышла замуж, – провозгласил доктор Руфус с облегчением рассказчика, добравшегося до коронной фразы повествования, – чем навеки разбила сердце сестры!»
– Что вы, что вы, леди Гвендолен, они не осмелятся, – сказала Долли мягко. – А потом, не успеете оглянуться, война закончится, и они вернутся туда, откуда пришли.
Долли понятия не имела, как будет на самом деле, но искренне надеялась, что это случится не скоро: по ночам они с Китти и остальными девушками отлично проводили время. Однако разве расскажешь такое несчастной страдалице, потерявшей единственную родственную душу?
Леди Гвендолен откинулась на подушки. Язвительная диатриба против ночных клубов, воображаемые картины вавилонского блуда в их стенах, воспоминания о сестре, а также предполагаемое распутство под собственной крышей истощили ее силы. Леди Гвендолен обмякла, словно сдутый аэростат заграждения, который на днях опустился на Ноттинг-хилл.
– Смотрите, леди Гвендолен, какие чудесные ириски, – сказала Долли. – Возьмем одну в ротик – и на бочок.
– Так и быть, – проворчала старая дама, – сосну часок-другой. Только разбуди меня до трех, Дороти, не хочу проспать игру в карты.
– Проспать? Тоже мне придумали, – пожурила Долли хозяйку, опуская конфету в сморщенные старческие губы.
Когда старуха громко засопела, Долли подошла к подоконнику задернуть защитные шторы. Ее взгляд упал на окно дома напротив, и сердце Долли подпрыгнуло.
Вивьен снова была там. Сидела за столом, словно статуя, под заклеенным крест-накрест окном, теребя рукой нитку жемчуга на шее. Долли энергично замахала, но Вивьен, целиком ушедшая в свои мысли, не ответила.
– Дороти?