Храню тебя в сердце моем
Шрифт:
Отец кивнул.
– И я помогу, как ты и надеялась. Отнеси поднос с чаем в гостиную. Я его приведу.
Она подошла, чтобы обнять отца.
– Спасибо. Он ужасно благодарен и воспитан, папа.
– Они все такие, дорогая, – пробормотал он и поцеловал ее в макушку. Она нахмурилась, глядя, как он идет по коридору в сторону старой комнаты Дэниела, где он не стал задерживаться, понимая, что слишком надолго оставил Тома одного.
Внизу, чувствуя себя слегка нелепо, Том стоял в одной рубашке, которая не успела промокнуть, больничных
– Они оба вам подойдут. Какой предпочитаете? – спросил он.
Том слегка опешил от возможности выбора.
– Э, наверно, тот, что потемнее.
– У вас хороший вкус, мистер Джонс. Он сделан из лучшей шерсти мериноса, которую только можно купить.
Том предположил, что Валентайн хочет, чтобы он оценил материал, поэтому коснулся рукава и почувствовал мягкую, тонкую пряжу.
– Отличный материал. Сто завитков на дюйм?
Валентайн удивленно посмотрел на него, и Том пожал плечами.
– Не имею ни малейшего представления, почему задал этот вопрос. Я сказал что-то не так?
– Вовсе нет. На самом деле это довольно любопытная информация. Вот, пожалуйста, примерьте. – Он протянул костюм.
Брюки подошли идеально, только оказались слегка коротковаты.
– Я подгоню длину для вас за пару минут. Мне сказали, что вы восстанавливаетесь после ранений, полученных на войне, – сказал он, осторожно поворачивая Тома, чтобы оценить, как сидят брюки.
– Да, это так.
– Ну, пока они отлично подошли в талии, но станут маловаты, когда ваше здоровье поправится. Я могу судить об этом по обхвату груди.
– Не знаю, – признался Том, продевая руку в рукав пиджака, который Валентайн мастерски накинул ему на плечи, по привычке поднимая обе руки, чтобы разгладить ткань и удалить какую-нибудь прилипшую нитку.
– Да, отлично, как я и предполагал, – заметил Валентайн. – Он был сшит для человека с 32-дюймовой талией и 37-дюймовым обхватом груди. У вас 34 и 40 дюймов, на будущее.
– Я страшно благодарен за возможность походить в этом костюме, пока моя одежда не высохнет.
– Я хочу, чтобы вы оставили его себе. Будем считать, что это подарок от благодарного семейства храброму солдату, который, возможно, даже воевал рядом с моим любимым сыном.
Том моргнул.
– Он поможет вам в путешествии, вы будете выглядеть элегантным и готовым к любым испытаниям. А теперь идемте, моя дочь приготовила нам чай.
Том был удивлен такой щедростью, но у него не было сил спорить, поэтому он покорно проследовал за Валентайном наверх в полутемную, но со вкусом обставленную гостиную, где Иди подняла взгляд от подноса. Приветственная улыбка на ее лице сменилась удивлением, и он понял, что это из-за его новой одежды.
– Папа… Ты уверен? – спросила она, бросая тревожный взгляд на отца, который уже усаживался к столу.
– Дэниелу он больше не понадобится, – ответил тот. – Итак, как я понял, Джонс не ваше настоящее имя, – сказал он, жестом приглашая его располагаться поудобнее.
– Нет.
– Иди рассказала мне, что могла, о вашей ситуации, но почему бы вам не объяснить все самому? – спросил он, приветливо глядя на Тома, но не в силах скрыть недоверие. Он жестом показал Иди, чтобы она начинала разливать чай, и, когда та занялась этим, Тому ничего не оставалось, кроме как рассказать Валентайну историю своей жизни, которая состояла всего из пяти месяцев унылых дней и тоскливых ночей, проведенных на больничной койке в мучительных попытках вернуть утраченные воспоминания.
Глава 4
Валентайн сидел и молча слушал человека, нарушившего размеренное существование, однообразие которого Эйб изо всех сил поддерживал минута за минутой с того ужасного дня четыре года назад, когда до них дошла весть о гибели Дэниела. Его прекрасный, талантливый, умный сын, который и мухи никогда не обидел, все же посчитал своим долгом взять в руки оружие, чтобы защищать страну, которая стала домом для его семьи два поколения назад.
«Сэр, мой тяжкий долг – уведомить вас, что мы получили рапорт из военного ведомства о смерти…» Он не стал читать дальше и уже не обращал внимания на светлоглазого парня, который доставил телеграмму им с Иди. Дочь и парень с телеграммой стояли по разные стороны двери и смотрели на него, а он повернулся к ним спиной.
Он вспомнил теперь, как не удавалось – без сомнения, просто не хотелось – осознать всю чудовищность того, что он прочел в этой первой фразе, и в результате он молча направился прямо в рабочую комнату, чтобы начать раскройку ткани по лекалу, чем потряс Иди. Возможно, если ему удастся забыться в успокаивающем скрежете ножниц, разрезающих дорогую ткань по белым меловым линиям, вместе с мелом исчезнет и правда той телеграммы. Эти линии никогда не подводили – он всегда руководствовался ими, на них можно было положиться. А потом он услышал тихий голос. «Их можно стереть, – сказал голос. – Как Дэниела».
Дэниел был таким же надежным и твердым, как белый мел Эйба, и оказался таким же уязвимым, когда немецкая пуля при обстреле попала ему в шею, как они узнали потом. В те дни, когда Эйб ощущал прилив оптимизма, он думал о том, что Дэниелу повезло – он умер мгновенно: не было ни боли, ни оторванных конечностей, ни кровотечения, ни пустых утешений товарищей, пока жизнь постепенно уходит. В одно мгновение его мальчик был здоровым и полным сил, а через секунду его уже не было, его тело превратилось в пустой сосуд, как стреляные гильзы, валяющиеся на поле боя.
– Хм? – промычал он, очнувшись от воспоминаний и отрываясь от тарелки.
– Отец, ты слушаешь? – повторила Иди, тревожно хмурясь.
– Да… Да, конечно, – подтвердил он. Потом допил остатки чая и, поставив чашку и блюдце обратно на маленький столик рядом с креслом, убрал чаинку с языка. И сразу же пожалел, что это сделал. Его давно умершая супруга, Нина, считала это дурным предзнаменованием. По ее уверениям, старшая из ее теток была наделена «шестым чувством» и всегда предостерегала, что вынимать чаинку изо рта – не к добру. Ему вспомнились странные слова Нины: «Эстер сказала бы, что тот, кто вошел в вашу жизнь, или то, что вы делаете в данный момент, будет иметь большое значение. Имейте это в виду».