Хребты Безумия
Шрифт:
Мой страх перед неизведанным возрос до предела. К моему удивлению, капитан Норрис — более молодой, крепкий и, по всей вероятности, более материалистично мыслящий человек — был потрясен случившимся в совершенно той же мере, что и я сам. Может быть, это произошло в силу его постоянной и тесной близости к местным преданиям. Но сейчас мы не способны были предпринять ничего иного, как наблюдать за старым черным котом, который все яростнее скреб основание алтаря, время от времени взглядывая вверх и мяукая, словно ждал от нас помощи.
Норрис поднес фонарь поближе к алтарю и осмотрел место, которое скреб Ниггер; потом, молча став на колени, отодрал прочь вековой лишайник, густо покрывавший стык древней глыбы и мозаичного пола. Не усмотрев там ничего примечательного, он уже готов был отказаться от дальнейших поисков, когда я обратил внимание на одно вроде бы обычное, тривиальное обстоятельство, тем не менее заставившее меня вздрогнуть. Я сказал Норрису о своей находке, и мы оба уставились на ее почти неприметное проявление с зачарованностью людей, сделавших неожиданное, потрясающее открытие.
Остаток ночи мы провели в моем ярко освещенном кабинете, горячо и нервно обсуждая наши дальнейшие действия. Одно лишь сознание того, что под этой проклятой каменной громадой таилось подземелье еще более глубокое, чем уже известное нам творение древнеримских каменщиков, само по себе было достаточным, чтобы взволновать нас, даже если бы за ним не крылось ничего более зловещего. А уж если это было так, то наша подозрительность удваивалась; мы терзались сомнениями относительно того, прекратить ли нам наши исследования и в угоду суеверной молве навсегда оставить приорат или же все-таки удовлетворить вдруг пробудившуюся в нас тягу к приключениям и отважно пойти навстречу любым ужасам, какие вполне могли бы ожидать нас в тех неведомых безднах. К утру мы пришли к компромиссу и решили поехать в Лондон, чтобы собрать там группу археологов и других ученых, способных раскрыть тайну.
В течение многих дней мы с Норрисом излагали имевшиеся у нас факты, предположения, легенды и предания перед пятью выдающимися научными авторитетами — теми, кто, наверное, отнесся бы с должным уважением к любым фамильным тайнам, какими бы они ни предстали в ходе предстоящих исследований. В большинстве своем они вовсе не были расположены нас высмеивать, но, напротив, очень заинтересовались нашим предложением и отнеслись ко всему с искренним сочувствием. Едва ли нужно называть их всех по именам, но все же могу сказать, что в их числе находился и сэр Уильям Бринтон, [51] чьи раскопки в Троаде [52] всполошили в свое время чуть ли не весь мир. Когда мы всей компанией сели в поезд до Анчестера, я почувствовал себя балансирующим на грани ужасных откровений и некоего печального чувства, столь созвучного обстановке траура, отмечаемого многими американцами по случаю неожиданной смерти президента по другую сторону океана. [53]
51
Уильям Бринтон— создавая этот образ, Лавкрафт мог воспользоваться фамилией известного американского археолога и этнолога Даниела Гаррисона Бринтона (1837—1899), состоявшего членом многих научных обществ в Америке и Европе.
52
Троада— область древней Трои, где разыгрывались события, описанные в «Илиаде» Гомера.
53
…неожиданной смерти президента по другую сторону океана. — 2 августа 1923 г. умер в результате инсульта 29-й президент США Уоррен Гардинг. Его пост занял вице-президент Калвин Кулидж.
Вечером 7 августа мы приехали в Эксхемский приорат, где слуги заверили меня, что в наше отсутствие ничего необычного не случилось. Коты, даже Ниггер, вели себя спокойно, и ни одна ловушка в доме не захлопнулась. Наши изыскания мы должны были начать утром следующего дня, а пока я занялся тем, что развел своих гостей по заранее приготовленным для них комнатам. Сам я расположился на отдых в своей спальне в башне, а Ниггер занял обычную позицию у меня в ногах. Сон пришел быстро, но отвратительные кошмары вновь стали преследовать меня. Сначала мне привиделся древнеримский пир в духе оргий Тримальхиона, [54] где к столу на блюде под покровом подали что-то омерзительное. Затем повторилась та отвратительная сцена со свинопасом и его поганым гуртом в сумрачной пещере. Однако когда я проснулся, уже наступил день с его обычными красками и звуками. Крысы — живые или призрачные — не потревожили меня, и Ниггер все еще спокойно спал в моих ногах. Спустившись вниз, я нашел, что и там все было спокойно. Данное спокойствие один из собравшихся здесь ученых, по имени Торнтон, специализировавшийся в области спиритизма, несколько абсурдным образом объяснил тем, что некие тайные силы уже в достаточной мере показали мне все, что хотели показать.
54
Тримальхион— персонаж «Сатирикона» Петрония Арбитра и историческое лицо: чрезвычайно богатый вольноотпущенник, закатывавший грандиозные банкеты, на которых гости предавались неумеренному пьянству, обжорству и разврату.
Скоро все было готово, в одиннадцать утра наша компания в составе семи человек, прихватив с собой мощные фонари и снаряжение для раскопок, спустилась в подземелье и заперла за собой дверь. Ниггер тоже был с нами, поскольку исследователи не имели оснований не доверять его тонкому чутью — напротив, они были даже заинтересованы в его присутствии на тот случай, если наше собственное восприятие окажется недостаточным, чтобы зафиксировать появление грызунов. Древнеримскими надписями и пока непонятными для нас знаками на алтарных плитах мы занимались недолго, потому что трое из ученых уже исследовали их, да и все прочие имели о них достаточное представление. Наибольшее внимание было уделено внушительному главному алтарю, и уже через час сэр Уильям Бринтон сумел откинуть этот громадный камень, заставив его балансировать на одной из граней с помощью незнакомой нам системы противовесов.
То, что открылось нашим глазам, могло бы нас ошеломить, не будь мы уже подготовлены к этому. За почти квадратным провалом в выложенном плиткой полу мы увидели уходящий глубоко вниз ряд сильно истертых каменных ступеней. Лестница выглядела как пандус, усыпанный ужасающими грудами человеческих или получеловеческих костей. Те из них, что еще сохранились в виде скелетов, лежали в позах, вызванных, по-видимому, паническим ужасом, — и все они несли на себе следы крысиных зубов. В самом строении черепов проглядывали признаки умственной деградации, кретинизма и примитивного, полуобезьяньего развития. Над завалом из костей тянулся вниз сводчатый ход, прорубленный в сплошной скале, и в нем чувствовалось движение воздуха. То был не вредоносный затхлый дух, неожиданно вырвавшийся из веками закупоренного подземелья, но прохладный воздушный поток, отдающий свежестью полей. Мы не раздумывали долго, но, трепеща от возбуждения, принялись расчищать, ступенька за ступенькой, этот подземный ход. И вскоре сэр Уильям, приглядевшись получше к стенам, испещренным следами ударов каким-то древним инструментом, сделал странное заключение, что туннель, судя по направлению зазубрин, был прорублен снизу.
Начиная с этого момента я должен быть особо осмотрительным в выборе слов.
С трудом расчистив себе путь на несколько ступеней, мы увидели впереди свет — не какое-то таинственное фосфоресцирование, но самое настоящее, пробивающееся снаружи сияние дня, которое не могло исходить иначе как из расщелин скалы, выходящей на безлюдную долину. Едва ли следует удивляться тому, что эти расщелины не были никем замечены снаружи — и не только из-за вековечного безлюдья долины, но и потому, что сам утес был слишком высок и крут. Разве что какой-нибудь аэронавт мог бы рассмотреть его поверхность в деталях. Еще несколько ступеней, и у нас буквально перехватило дыхание от представшего нашим глазам зрелища — перехватило настолько, что Торнтон, этот заклинатель духов, без сил грянулся на руки своего изумленного коллеги, стоявшего у него за спиной. Норрис, чье полное лицо до крайности побелело и одрябло, просто выкрикивал нечто нечленораздельное; я же, помнится, замер с открытым ртом или, пожалуй, беззвучно сипел, закрыв глаза от ужаса. Стоявший позади человек — единственный, кто был в этой группе старше меня, — воскликнул банальное «Боже мой!» самым хриплым голосом, какой я когда-либо слышал. Из всех семи цивилизованных людей один лишь сэр Уильям Бринтон сохранил полное самообладание, что можно отнести к его чести с еще большим основанием, если учесть, что он возглавлял группу и должен был увидеть открывшееся зрелище первым.
Это была мрачная пещера с уходящим куда-то ввысь потолком, протянувшаяся намного дальше, чем мог видеть глаз, — целый подземный мир, полный тайн и порождающий самые ужасные подозрения. Здесь были и целиком сохранившиеся дома, и руины множества сооружений самой разнообразной архитектуры; я увидел и жуткие могильные холмы, и расположенные кругами первобытные монолиты, и рухнувшее римское святилище с низким куполом, и останки деревянных построек англосаксонского периода, — но все это терялось на омерзительном фоне, каковым был сам пол пещеры. На нем толстым, в несколько ярдов, слоем громоздились чудовищные груды человеческих костей — по крайней мере, столь же человеческих, как и на самой лестнице. Они простирались вокруг, словно бурлящее море, — одни вразброс, другие целиком или частично, в составе скелетов. Эти последние неизменно находились в положениях, выражающих дьявольское неистовство то ли в отражении чьей-то атаки, то ли в стремлении схватить с каннибальскими намерениями другое живое существо.
Когда доктор Траск, антрополог, нагнулся к земле, пытаясь классифицировать черепа, он обнаружил в них поразительное смешение типов при явной склонности к деградации, что крайне озадачило его. На лестнице эволюции они стояли по большей части ниже Пилтдаунского человека, [55] но в каждом отдельном случае это все же был человек. Довольно многие принадлежали к более высокой ступени развития, и лишь некоторые можно было отнести к вполне развитым типам. Все кости были обглоданы в большинстве случаев крысами, но некоторые — себе подобными существами из этого получеловеческого стада. Виднелось и множество мелких косточек — останков самих крыс, павших во всеобщей грызне, завершившей этот древний эпос взаимоуничтожения.
55
Пилтдаунский человек— плод мистификации, устроенной английским археологом Ч. Доусоном, который в 1912 г. якобы обнаружил близ местечка Пилтдаун в графстве Суссекс части черепа древнего человека. «Находка» представляла собой комбинацию из черепной коробки «гомо сапиенс» и челюсти современной обезьяны. Этот обман был разоблачен только в 1953 г., и Лавкрафт упоминает Пилтдаунского человека как образец, признанный всем научным миром.