Хребты Безумия
Шрифт:
(ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ГОЛОС)
…Ньярлатхотеп, Всесильный Посланник, что доставил через космическую бездну неведомую радость на Юггот, Отец Легиона Особо Отмеченных, идущий впереди тех…
(РАЗГОВОР ОБРЫВАЕТСЯ НА ПОЛУСЛОВЕ ВВИДУ ОКОНЧАНИЯ ЗАПИСИ)
Вот такой разговор мне предстояло прослушать. Неподдельный страх овладел мною, едва я, нажав на ручку, услышал вступительное поскребывание сапфировой иглы. Признаюсь, в тот момент мне хотелось этим все и закончить, и, помнится, я как ребенок обрадовался тому, что первые едва слышные обрывки фраз произнес человеческий голос — мягкий, размеренный и, похоже, с легким бостонским акцентом; безусловно, никто из уроженцев вермонтского горного края так говорить не мог. Вслушиваясь в дразнящую своей приглушенностью речь, я как будто стал различать слова, встречавшиеся в старательно восстановленном тексте Эйкли. Меж тем мягкий голос с бостонским акцентом продолжал
А затем я услышал другой голос. И по сей день я содрогаюсь при одном воспоминании о нем. Несмотря на то что я был предварительно подготовлен письмами Эйкли, этот голос едва не убил меня на месте. Те, кому я впоследствии рассказывал о пластинке, заявляли, что все это, несомненно, было дешевой подделкой или бредом сумасшедшего; но услышь они сами этот проклятый голос, прочитай они хотя бы малую толику посланий Эйкли (достаточно было бы того ужасного второго письма), то наверняка отозвались бы о нем иначе. Теперь я очень жалею о том, что не ослушался Эйкли — надо было показать пластинку другим специалистам; а еще жаль, что все его письма потерялись. Мне — то есть человеку, который собственными ушами слышал зловещие лесные звуки и к тому же знал подоплеку и сопутствующие этой истории обстоятельства — этот голос показался чудовищным. Он живо вторил ритуальным фразам, которые произносил человек, но мне все время чудилось, что это отвратительное жужжание вообще не является звуком — скорее, это было потустороннее эхо, которое доносилось из адских инопланетных глубин через немыслимые бездны пространства. Более двух лет минуло с тех пор, как я в последний раз прослушал дьявольскую восковую матрицу; однако в голове у меня ни на секунду не смолкает зловещее жужжание — отдаленное и прерывистое, каким я его услышал в первый раз.
«Иэ! Шуб-Ниггурат! Черный Козел из Диких Лесов с Легионом Младых!»
Несмотря на то что этот голос постоянно звучит у меня в ушах, я так и не сумел подыскать ему точных сравнений из числа тех, что существуют в человеческом языке. Он напоминает жужжание отвратительного гигантского насекомого, подражающего речи какого-то даже отдаленно не похожего на него существа. Я совершенно уверен, что у издававшей подобный звук твари голосовые связки не имеют ничего общего с голосовым аппаратом как человека, так и млекопитающих в целом. И тембр, и диапазон, и оттенки звучания были абсолютно чужеродными — подобного звука не найти среди явлений не только человеческого бытия, но и земного бытия вообще. В тот самый первый раз его неожиданное вторжение в привычный мне мир так потрясло меня, что всю последующую часть пластинки я прослушал рассеянно, пытаясь стряхнуть с себя послешоковое оцепенение. Когда же в записи началось то место, где жужжание становилось продолжительнее, ощущение дьявольской безысходности, поразившее меня при первоначальных вкраплениях голоса, вдруг усилилось. Наконец запись кончилась — оборвалась на полуслове в тот момент, когда дуэт человеческого и инопланетного голосов зазвучал необычайно отчетливо. Граммофон автоматически выключился, а я все сидел, тупо вперив в него взгляд.
Нет нужды говорить, что потом я еще не раз прослушивал эту умопомрачительную пластинку и не раз всеми силами пытался постичь ее содержание, сверяя свои выводы с замечаниями Эйкли. Пересказывать весь ход нашей переписки, пожалуй, ни к чему; замечу только, что мы оба были убеждены, что напали на след, ведущий к истокам самых безобразных древних обрядов, сохранившихся в тайных культах нашей цивилизации. Кроме того, нам стало ясно, что между затаившимися в горах инопланетными пришельцами и некоторыми представителями человеческой расы существует древняя и довольно непростая связь. Насколько эта связь была развита в прежние времена и как она осуществлялась сегодня — установить было трудно; во всяком случае, перед нами открылись бескрайние просторы для самого жуткого фантазирования. Похоже, жители Земли были с незапамятных времен связаны нерасторжимыми и страшными узами с безымянной космической бездной, и узы эти имели самые различные формы. Судя по записи, сатанинское зло пришло на Землю с погруженного во мрак Юггота, расположенного у самого края Солнечной системы; однако эта планета является лишь одной из колоний ужасной межзвездной цивилизации, родина которой расположена, вероятно, далеко за пределами пространственно-временного континуума, описанного Эйнштейном, и вообще не имеет никакого отношения к известному нам космосу.
Попутно мы продолжали обсуждать загадку черного камня, а также самый надежный способ его доставки в Аркхем: Эйкли считал, что мне не следует ехать к нему в усадьбу, ибо при сложившейся ситуации это было бы небезопасно. С другой стороны, руководствуясь какой-то неизвестной мне причиной, он не желал отправлять камень ни почтой, ни даже с оказией. В конце концов он предложил такой вариант: он отвезет камень в Беллоуз-Фолз и отправит его оттуда поездом «Бостон — Мэн», следующим через Кин, Уинчендон и Фитчберг, хотя для этого ему и придется ехать глухими, пролегающими через лес дорогами, а не по главной братлборской автостраде. Эйкли писал, что, отправляя из Братлборо посылку с пластинкой, он обратил внимание на человека, в поведении и выражении лица которого было нечто весьма подозрительное. Он чересчур дотошно расспрашивал о чем-то почтовых служащих и в конце концов уехал тем же поездом, которым отправили посылку. По признанию Эйкли, он успокоился лишь после того, как получил от меня известие о ее благополучном прибытии.
Приблизительно в это же время — то есть ближе к середине июля — пропало еще одно мое письмо, о чем я узнал из тревожного послания Эйкли. Он попросил меня впредь писать не на его таундсендский адрес, а в общий отдел доставки почтового отделения в Братлборо, куда он будет наведываться либо на своей машине, либо междугородным автобусом, который обслуживает теперь пассажиров вместо поезда-тихохода на боковой ветке железной дороги. Судя по всему, беспокойство Эйкли постоянно росло: он подробно останавливался на том, как безумными ночами все дольше заходились лаем собаки и как наутро он находил на проезжей дороге и на заднем дворе свежие когтистые следы. Однажды он обнаружил следы целого полчища чудовищ: казалось, они растянулись цепью и атаковали дом, а напротив них не менее плотным строем стояли не желавшие отступать собаки. В доказательство тому Эйкли приложил к письму производивший тягостное впечатление фотоснимок: он был сделан наутро после той страшной ночи, на протяжении которой собаки неистово лаяли и выли, не смолкая ни на секунду.
Утром в среду, восемнадцатого июля, я получил телеграмму с пометкой «Беллоуз-Фолз»: Эйкли сообщал, что посылает черный камень поездом № 5508, который отправляется с вокзала «Беллоуз-Фолз» в 12.15 дня и прибывает на Северный вокзал Бостона в 16.12. По моим расчетам, посылку должны были доставить в Аркхем по крайней мере к полудню следующего дня, и поэтому все утро четверга я провел дома в ожидании почтальона. Но ни к полудню, ни даже к вечеру почтальон не появился, а когда я позвонил на почту, мне ответили, что никакой посылки на мое имя не поступало. Заказывая междугородный звонок в отдел почтовых доставок бостонского вокзала, я был охвачен все возраставшей тревогой и потому почти не удивился, узнав, что такой посылки не поступало и к ним. Поезд № 5508 прибыл накануне с опозданием в 35 минут, но никакого груза на мое имя в почтовом вагоне не было. Тем не менее служащий отдела пообещал разобраться с этой историей; мне же ничего не оставалось, как отправить вечерней почтой письмо Эйкли, в котором я вкратце рассказал о случившемся.
Бостонское почтовое отделение работало с похвальной расторопностью — уже на следующий день мне позвонил тот самый служащий, с которым я разговаривал накануне, и поспешил сообщить результаты своего расследования. Как оказалось, проводник почтового вагона поезда № 5508 припомнил одно происшествие, которое, возможно, имело прямое отношение к моей пропаже: когда в начале второго часа пополудни поезд стоял на станции в Кине, штат Нью-Гэмпшир, к нему обратился какой-то худощавый рыжеволосый мужчина с очень странным голосом — судя по виду, сельский фермер из глубинки.
По словам проводника, незнакомец сильно переполошился из-за какой-то коробки с тяжелым грузом, которую он якобы должен был получить и которой не оказалось ни в вагоне, ни в списках почтовой компании. Незнакомец представился как Стэнли Адамс; он говорил на редкость низким и каким-то жужжащим голосом, от которого на проводника вдруг напала необъяснимая дремота, так что он слушал этого Адамса будто сквозь сон. Чем кончился их разговор, проводник сказать не мог: он помнил лишь, что пришел в себя, когда поезд уже тронулся. Бостонский служащий также не преминул аттестовать проводника как безупречно честного и надежного молодого человека с безупречным послужным списком.
В тот же вечер я отправился в Бостон, чтобы лично расспросить проводника, фамилию и адрес которого я узнал в бостонском почтовом отделе. Он оказался человеком откровенным, приятным в общении, однако ничего нового добавить к своему рассказу не смог. Как это ни странно, но он вообще сомневался в том, что при встрече сумеет опознать своего загадочного собеседника. Убедившись, что ему и впрямь нечего больше сказать, я вернулся в Аркхем и всю ночь писал письма: одно — Эйкли, а остальные — в почтовую компанию, полицейское управление и начальнику железнодорожной станции в Кине. Я не сомневался в том, что незнакомец со странным гипнотизирующим голосом сыграл в этом деле ключевую роль; оставалась надежда, что с помощью станционных служащих и учетных ведомостей телеграфного отдела удастся выяснить что-нибудь как о нем самом, так и о том, где, когда и каким образом он раздобыл сведения о посылке.