Хрен знат
Шрифт:
– Почему ты решил стать именно гидротехником?
Здесь парочкой фраз не отделаешься. Я сам об этом еще не думал. И вообще, вопрос для меня не в том, чтобы "стать", а в том, чтобы "поступить". А куда, на кого?
– Это без разницы. Если же говорить о призвании, то я с детства мечтал стать моряком. В военном училище срезался на экзамене. Здесь, в ЛИВТе, мне тоже не светит судоводительский факультет. На него принимают только абитуриентов с ленинградской пропиской. Пришлось подавать документы на гидротехнический. Зачем? Да хотя бы затем, чтобы оправдать ожидания деда. Он уже при смерти,
Понял ли Ванька хоть что-то, из моих сбивчивых объяснений? Если да, то не успел сказать. Видимость заслонила, немыслимых размеров, фигура и насмешливый голос спросил:
– Это кто тут такой некультурный? Пошли, буду учить.
Холодея душой, я начал вставать, но Иван подскочил первым, придержал меня за плечо и сказал:
– Подожди меня. Сам разберусь.
– Посиди, посиди, - ехидно сказал Мамочка, - пива у тебя хватит до вечера.
Так что, обладателя голоса я увидел лишь со спины. Он шел по направлению к туалету, габаритный, как авианосец, с осознанием собственной несокрушимости. На фоне этого шкафа, Иван казался хрупким подростком. В кильватере, как два судна обеспечения, следовали давешние реаниматоры.
Быть сегодня и мне с битою мордой, - грустно подумал я, поднимаясь на ватные ноги.
– Соблюдая законы улицы, человек уважает, прежде всего, себя.
Каждый шаг давался с трудом. Я сделал их не более десяти, когда снова увидел Ивана. Со скучающим выражением на лице, он вышел из туалета, потирая правый кулак. Поравнявшись со мной, скомандовал:
– На улицу. Быстро!
– Не выпуш-шкайте его!
– истошно орали вслед.
В разных концах зала громыхнули столы. Швейцар замахал руками, как курица крыльями, но был отодвинут в сторону.
– К подземному переходу!
– последовала очередная команда.
Иван бежал замыкающим. Наверно, в нем было больше пива. Мы дружно протопали по гулким ступеням, ворвались в замкнутое пространство, поравнялись с достаточно плотной, встречной толпой. Здесь я услышал новую вводную:
– Все назад! Держись у стены, постарайся ровно дышать.
Я послушно смешался с людским потоком, а Иван опустился на корточки, делая вид, что поправляет носок на правой ноге.
Преследователей было не больше десятка, но даже на такой, сравнительно короткой дистанции, они растянулись метров на
двадцать пять. Последним бежал мужик, который рассказывал о судьбе футболиста Проскурина. Он меня не то чтобы не узнал, а просто не удосужился глянуть, кто там шагает навстречу. Никогда б не подумал, что такой эрудированный человек, подпишется за какого-то там Бормана.
Я удостоился сдержанной похвалы только когда мы выбрались из-под земли и отшагали пару кварталов в сторону Зимнего.
– Молоток!
– скупо сказал Иван.
– Где б тут поссать?
– Гоголя девять!
– не задумываясь, выпалил я, - это на другой стороне и налево.
Блеснул, так, сказать, эрудицией. Трое суток скитаний по Питеру заставили выучить наизусть все точки отхода. Не переться же, каждый раз, на Московский вокзал?
– Ты можешь идти быстрей?
– ускорившись, откликнулся он.
Когда на душе полегчало, и мир заблистал красками, я задал Ивану вопрос, казавшийся ранее неуместным:
– Как ты догадался, что в переходе нас не заметят? Это было предчувствие, или расчет?
– И то, и другое, - подумав, ответил он.
– У того, что ль всех оторвался, была установка: в кратчайшие сроки пересечь улицу, чтобы на выходе посмотреть, в какую сторону мы с тобой побежим. Если он на кого-то по пути и смотрел, то с единственной целью: не столкнуться, чтобы не потерять скорость. Остальные следили за спинами тех, кто бежит впереди, старались не отставать.
Мы сидели на лавке, у станции метро "Адмиралтейская". Я ел пломбир за восемнадцать копеек, Иван предпочел пирожок. Лето кружило голову. Незаходящее солнце отражалось от вывесок и витрин, бросая на тротуар мимолетные блики.
– Дед, говоришь, при смерти?
– переспросил он, как будто бы только что услышал ответ на свой последний вопрос, заданный еще в баре.
– Да, это причина. Но стоит ли ей в угоду, поступать неизвестно куда, чтобы стать неизвестно кем? Ему умирать, а жить-то тебе?
Иван резал по-живому. Под этими жалящими словами, я снова почувствовал себя негодяем. Уехал из дома, прокатал деньги, не просчитал запасных вариантов. Теперь вот, болтаюсь, как осенний лист на ветру, и даже не представляю, куда меня занесет...
– Я в этом году даже не собираюсь никуда поступать, - не дождавшись от меня вразумительного ответа, продолжал говорить Иван.
– Все, чему в школе учили, за время армейской службы забыл. Открыл вчера твой учебник по тригонометрии, а в памяти ноль. Письменную по математике на трояк как-нибудь вытяну, а на устном экзамене закесоню, не выплыву. В общем, подумал, и так для себя решил: поброжу этим летом по Питеру, осмотрюсь, как следует, отдохну. Ты, танцевать, кстати, умеешь?
– В смысле?
– не понял я.
– Ну, там, шейк, твист, вальс, танго, фокстрот? Что там сейчас в Союзе танцуют?
– Ни разу не пробовал.
– Научишься, дело нехитрое...
На ставшей уже родной площади Стачек, мы заняли очередь в кассу дома культуры имени Горького. Настолько долгую, что по нескольку раз, то один, то другой, бегали в общагу отлить. Это недалеко, через площадь, напротив. Я, заодно, достал из секретного кармана трусов последний свой четвертак.
"В моем столе лежит давно под стопой книг, письмо одно", - звучало из встроенного динамика кассовой ниши. Это была самая популярная песня сезона. Я слушал ее и представлял деревянный почтовый ящик во дворе нашего далекого дома. Как он там, без меня?
Очередь впереди как будто стояла на месте, зато позади нас приросла настолько, что было жалко бросить все и уйти. Ванька рассматривал симпатичных девчонок. Выбирал потенциальную жертву. Чтобы было, как он любил: "не корова, не крашеная, и глаза голубые". А мне почему-то показался знакомым парень в морской форме. Умом понимаю, что ни разу его не видел, а вот, ворочается в душе какой-то червячок узнавания. И фланка у него интересная, я такой ни разу не видел. На левом рукаве, лычки в виде широких галочек от локтя и почти до плеча. А на обшлагах по четыре нашивки с узкими вензелями. Все в золоте, все блестит.