Хромая удача

Банцер Сергей

– Командир, понял, – доложил бортмеханик.

– Командир, понял, – повторил второй пилот.

Внизу справа показались две едва различимые полоски мерцающих огней. Это грузополучатель, приняв сигнал радиомаяка с борта АН-26, зажёг вдоль посадочной полосы костры. Посадочная полоса Куэбе представляла собой выровненную и утрамбованную танками ещё во времена УНИТА 2 полосу длиной полтора километра.

– Вижу ВПП, – сказал Волковой.

– Высота девятьсот, скорость триста десять, – сказал Бутлеров.

2

Национальный

союз за полную независимость Анголы

– Вижу ВПП, захожу на круг, – доложил Пилюгин.

Две полоски посадочных костров временно пропали из вида и через несколько минут показались вновь прямо по курсу.

– Высота четыреста, скорость двести восемьдесят, снижение десять метров, – доложил Бутлеров. – Высота триста восемьдесят, триста пятьдесят. Командир, точка ВПР 3 !

Волковой положил руки на штурвал.

– Экипаж, садимся! Управление принял. Включить фары. Вхожу в глиссаду. Выпустить закрылки. Выпустить шасси.

3

Высота принятия решения

Пилюгин убрал руки со штурвала. С этого момента он должен дублировать голосом показания высотомера.

– Высота сто восемьдесят, сто пятьдесят, снижение десять…

– Скорость двести.

– Высота тридцать, есть торец.

Вынырнув из окружавшей темноты, с обеих сторон мимо садящегося самолёта понеслись огни горящих костров.

– Скорость сто восемьдесят.

– Двадцать, пятнадцать, десять, пять!

Послышался глухой удар от касания основной опоры шасси, самолёт затрясся и покатился по посадочной полосе. После этого последовал ещё один толчок от касания передней стойки, и через несколько секунд Волковой скомандовал:

– Включить реверс!

Лётчики, особенно те, которым приходится садиться ночью без радиообмена с диспетчером на посадочную полосу, обозначаемую кострами, народ суеверный. Поэтому после полной остановки самолёта все молча оставались на своих местах. Казбек, за весь полёт не проронивший ни слова, встал, забросил за плечо свой автомат и так же молча пошёл к входной двери. Так было всегда. Казбек спустился по приставному трапу вниз и ушёл куда-то с такими же молчаливыми чернокожими людьми, поджидавшими его внизу.

Пока Пилюгин задраивал за Казбеком входную дверь, Бутлеров достал из инструментального ящика квадратную бутылку «Джони Уокер» с чёрной косой этикеткой и три одноразовых пластиковых стаканчика. Первый стаканчик, наполненный до краёв коричневым щотландским виски, Бутлеров протянул Волковому. Самый трудный участок ночного полёта, посадочная глиссада, всегда на нём, на их кавээсе, от искусства которого напрямую зависит их жизнь. Второй стаканчик – правачу Пилюгину. Сегодня он мастерски, с первого круга зашёл в створ глиссады. Ну, и третий Бутлеров наливает себе. Потом он выплеснул часть содержимого бутылки на пол. Тут тоже жалеть не надо, это Антону. Чокнулись молча, без тостов.

Глава 4

После ночной посадки на базе Куэбе Волковой всегда спал как убитый. Проснулся он около шести утра, разбуженный вознёй и криками незнакомых чернокожих людей в камуфляжной форме, разгружавших самолёт. Руководил разгрузкой Казбек. Волковой выбрался из гамака, подвешенного на крепёжных скобах поперёк грузового отсека, и подошёл к открытой двери.

Чтобы посмотреть на пейзаж, открывшийся перед ним в эту минуту, богатые туристы платят бешеные деньги. До самого горизонта простиралась дикая саванна. На востоке, сливаясь с линией горизонта, чернела полоска гор, из-за которых поднималось солнце. На фоне алеющего неба силуэты нескольких баобабов выглядели диковинными сказочными исполинами. Неподалёку от взлётной полосы, на которой разгружался Ан-26, как ни в чём ни бывало, паслось стадо антилоп. Тишина утренней саванны нарушалась только тарахтением армейской дизельной электростанции да возгласами людей, занимавшихся разгрузкой.

Внизу, прислонясь к стойке шасси, с чашкой дымящегося кофе в руке стоял Пилюгин. Увидев Волкового, он помахал ему рукой:

– С добрым утром, командир!

Волковой спустился по трапу вниз и подошёл ко второму пилоту.

– Вот сколько смотрю, не могу привыкнуть, – сказал Пилюгин. – Такая красота. А сколько людей проживают жизнь и ничего этого не видят. Офис, маршрутка, метро, собес, жэк, гастроном. А на следующий день снова всё, то же самое, по кругу. Нам повезло, Саша. Будет о чём вспомнить.

– Ты о чём это? – спросил Волковой. – В старости, что ли вспомнить?

– Кто его знает, Саша, что нам уготовано. Доживём ли? Даже, если и не доживём, то всё равно, грех жаловаться. Всё-таки хорошая у нас с тобой профессия. Спасибо Богу.

– Хорошая? А что в этих ящиках, знаешь? Думаешь, Бог это одобряет?

– Я тебе скажу, командир, что в этих ящиках. Груз. И всё. А мы с тобой перевозчики. Мы честно выполняем свою работу. Кто-то изготовляет на заводах то, что лежит в этих ящиках, кто-то это изобрёл, кто-то это перевозит. Мы с тобой в той же цепочке, что и конструктор «Стрелы» за чертёжным кульманом в каком-нибудь режимном НИИ. А вот торговать я бы этим не стал. Цукерман и Куртис в другой цепочке. И выпивать с ними в одной компании я бы не стал.

– Ну, тут можешь не волноваться, – сказал Волковой. Вряд ли Куртис или Цукерман захотят когда-нибудь с тобой выпить. Даже, если ты очень сильно их будешь об этом просить.

– И с Казбеком не стал бы, – сказал Пилюгин. – Потому что он тоже из другой цепочки. И эти люди, что разгружают сейчас Антона, тоже из другой. Спросишь их, тебе ответят – я борец за независимость народа Анголы. И всё. Вот и хорошо, они борцы, а мы с тобой пилоты. Лётчики транспортной авиации. Это наша профессия. И всё. И точка. Мы с тобой востребованы в этой стране. А это для пилотов главное. Вообще, для мужчины главное.

– Наверное, ты прав, – сказал Волковой. – Хотя у тех, кто видит саванну только по телевизору, дожить до старости шансов больше, как думаешь? А где Бутлеров?

– Да встал, как только светать стало. Что-то возится там в кабине, тестирует блоки какие-то.

К полудню содержимое грузового отсека АН-26 было перегружено в военные грузовики, которые выстроились за дощатым ангаром в некое подобие походной колонны.

В КУНГе мощного грузового «Рено» за раскладным металлическим столом сидел плотный чернокожий мужчина в полевой военной форме без знаков различия. В расстёгнутом вороте на бычьей шее мужчины блестела массивная золотая цепь. Напротив него за столом сидел Казбек. В углу салона тихо шелестел кондиционер, а сама кабина освещалась огромной хрустальной люстрой, низко нависающей над столом.