Хромовые сапоги
Шрифт:
Так вот, что я вижу на сцене и какую музыку слышу из оркестровой ямы! Интересно, и я читаю дальше: «Проклятье Монтероне не даёт покоя Риголетто. Возвращаясь поздно вечером домой, он встречает наёмного убийцу Спарафучиле, предлагающего ему свои услуги. Шут тревожится за судьбу нежно любимой дочери Джильды, которая живёт в глухом предместье со служанкой Джованной. Он запретил ей выходить из дома, боясь герцога и его развращённой челяди. Однажды в церкви Джильда встретила юношу, чья красота пленила её. Неожиданно девушка видит его перед собой. Это герцог, переодетый студентом. Он пылко клянется Джильде в вечной любви. Оставшись одна, девушка предаётся сладостным мечтам. А тем временем у дома Риголетто собираются придворные: они задумали похитить Джильду, считая её любовницей
Герцог огорчён: прекрасная незнакомка исчезла, все поиски оказались тщетными. Придворные, желая развеселить его, рассказывают о ночном приключении — любовница Риголетто теперь во дворце. Герцог радостно спешит в свои покои. Напевая песенку, входит Риголетто; он повсюду ищет дочь, скрывая отчаяние под напускной беззаботностью. Узнав, что Джильда во дворце, он гневно требует, чтобы ему вернули дочь, но придворные глухи к угрозам и мольбам шута. В это время Джильда в слезах выбегает из покоев герцога. Риголетто клянётся отомстить за позор дочери; встреча с Монтероне, которого ведут в темницу, укрепляет его решимость. Джильда в страхе умоляет отца простить герцога.
Притон Спарафучиле на берегу реки. Глухая ночь. Сюда приходит переодетый герцог; он увлечён новой страстью — к красавице Маддалене, сестре бандита. Убедившись в измене возлюбленного, Джильда прощается со своими светлыми грёзами. Отец отсылает её в Верону; переодевшись в мужской костюм, она должна нынче ночью покинуть Мантую. Риголетто останется, чтобы заплатить Спарафучиле за убийство и самому бросить в реку труп ненавистного герцога. Начинается гроза. Маддалена, очарованная молодым красавцем, просит брата пощадить его. После долгих уговоров Спарафучиле соглашается убить первого, кто постучится в дверь. Этот разговор слышит Джильда; она по-прежнему любит герцога и пришла сюда, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Для спасения возлюбленного, Джильда готова отдать жизнь. Она смело входит в дом бандита. Гроза стихает. Возвращается Риголетто. Спарафучиле выносит мешок с мёртвым телом. Шут торжествует — наконец он отмщен! Собираясь бросить труп в воду, Риголетто с ужасом слышит весёлую песенку герцога. Он разрезает мешок и видит умирающую Джильду».
Прочитав либретто, я начинаю понимать смысл происходящего на сцене и весь трагизм этой оперы вдруг становиться для меня таким очевидным и жизненным, что я понимаю вечность этого произведения. Украдкой я смотрю на Лору. Она поглощена оперой, ее глаза следят за действиями героев, ее слух наслаждается классической музыкой, благозвучными голосами артистов, а душа витает рядом с Джильдой. Я кладу свою ладонь на ее руку, и она не одергивает ее, вместо этого я вижу на ее губах легкую улыбку. Рука ее теплая и тонкая, если так можно сказать о тыльной части ладони. Она переворачивает руку и наши ладони соприкасаются, ее пальцы проскальзывают между моими. Теперь мне уже не важно, что происходит на сцене, я поглощен другими событиями и связанными с ними чувствами. Здесь и сейчас, в зрительном зале происходит не менее важное событие.
– Тебе нравиться? – шепчу я Лоре, наклонившись к ее уху, имея ввиду оперу.
– Да, - кратко отвечает она и теперь я не знаю, что она имеет ввиду, так как мой вопрос сам по себе очень туманен. Возможно она думает, что я спрашивал о том, что держу ее руку.
– А опера? – добавляю я, не найдя ничего более умного.
– Да, - девушка сжимает мои пальцы и притворно рассерженно улыбается.
Боже! Она мне очень нравиться! Неужели она моя судьба? Если так, то мне сказочно повезло, о такой девушке и мечтать-то нам курсантам не приходится. Обычно, говорят, курсанты-выпускники, как дворники собирают весь мусор, что валяется на улицах города.
Мне очень хочется отпустить ее ладонь, но только для того, чтобы протянуть освободившуюся руку и обнять Лору. Я не делаю это только из-за того, что боюсь ее обидеть. Я вообще боюсь ее обидеть, взглядом, словом, движением. Она для меня очень хрупкое создание, на которое молишься и если прикасаешься к нему, то с придыханием и чрезвычайной осторожностью.
Я уже давно не смотрю на сцену, а если и смотрю, то ничего там не вижу. Поэтому, когда занавес опускается до меня не сразу доходит, что наступил антракт. Только свет от хрустальной ламы, озаривший зрительный зал и встающие театралы выводят меня из какого-то оцепенения.
– Пойдем походим, - предлагает Стас, вставая вслед за другими зрителями.
Лора выпускает мою руку и тоже встает, мне ничего не остается, как повторить за ними все действия. Мы со Стасом не одеваем фуражки, а держим их в руках, хотя нам по этикету можно присутствовать в помещении в головном уборе, также, как и женщинам, - улыбаюсь я про себя. В фойе куча народу, все мужчины одеты в костюмы, а женщины в платьях. Они прохаживаются по коридорам театра, рассматривая фотографии театральной труппы и сцены из поставленных в драмтеатре спектаклей. Мы тоже прохаживаемся двумя парами.
– Хочешь в буфете чего-нибудь возьмем? – предлагаю я Лоре.
– Нет, только пить хочется…
– Подождите меня! Стас, вам чего-нибудь взять?
– И нам попить…
– Компот или коньяк?
– Компот!
Я оставляю троих моих коллег по театральному наслаждению и бегу в буфет. Очередь, вытянувшаяся далеко от столов, покрытых белой скатертью и заставленных тарелками с бутербродами, стаканами с компотом, рюмочками с коньяком и бокалами с советским шампанским, подсказывает мне, что я на месте. Я занимаю за гражданином в немного пятом костюме и жду, отчасти нервничая от того, что очередь движется невероятно медленно.
Но до конца антракта я все-таки успеваю взять три стакана компота. Взяв их, я быстрым шагом, но стараясь не расплескать содержимое, иду к ожидающим меня товарищам. Издалека я вижу, что они мило беседуют, Стас слушает, а Лора о чем-то живо разговаривает с Яной. Завидев меня, мой друг машет мне фуражкой.
Мы пьем, вернее они пью чудесный напиток, а смотрю на них. Мы обсуждаем труппу, голоса, акустику, костюмы и декорации. Всем нравится, никто явно не высказывает сожаления о том, что пришел.
Третий звонок. Поставив стаканы, мы возвращаемся на свои места в партере. Гаснет свет, оркестр начинает играть. Занавес поднимается. Жизнь на сцене начинается вновь, а вернее продолжается. Я уже не решаюсь повторить тот же трюк с рукой. Мы сидим рядом. Но вот я чувствую легкое касание ее руки, девушка сама берет меня за руку. Мы сцепляем руки и второе действие, а за ним и третье протекают так же интересно, как и первое.
Одухотворенные и немного уставшие мы выходим на воздух, пропуская через двери женщин и мужчин, торопящихся домой к детям и хозяйству. До конца увольнения у нас остается полчаса. Проводить Лору и Яну мы не в состоянии. Опаздывать из увольнения чревато лишением его в следующий раз.