Хромой Орфей
Шрифт:
Поймав взгляд Гонзы, он остановился.
– О чем ты думаешь?
– Думаю, она не заслуживает, чтоб ты так о ней говорил, - строптиво ответил Гонза, опускаясь в кресло.
– Если б она знала, какого имеет в твоем лице защитника! Но ты прав. Извини! Она действительно восхитительна - лучше, чем сотни других. Великолепная любовница и верный человек. Так?
– Кроме того, я думаю, что ты говоришь неправду.
Эти слова остановили Душана в светлом кругу под лампой.
– Как?
– Что-то заминаешь.
Душан помолчал, потом понимающе хлопнул себя по лбу.
– Умница!
– Он снова стал серьезным, закинул руки за голову, потянулся всем своим стройным телом. Гм... Кажется, о нас я рассказал тебе все. То есть насколько я - в себе, она во мне, я - в ней, она - в себе и мы друг в друге разбираемся! Это все в общих чертах... Теперь она в своей смешной борьбе прибегла к новой тактике.
Гонза решительно тряхнул головой.
– Не говори так о ней.
– Разве я на нее клевещу? Ни на столечко! Наоборот. Милый мой, в ней столько целеустремленной самодисциплины, и силы воли, и настойчивости - хватит на двадцать генералов. С такой силой воли, какую ты обнаружишь в этом хрупком создании с худенькими руками, можно выигрывать самые безнадежные сражения. Удивляюсь, как этого до сих пор не заметили организаторы войн! Я на нее клевещу? Нет. Когда я это обнаружил, мне захотелось отослать ее, и если что меня удержало, так только то, что я не мог удержаться от удивления. И восхищения. Если так называемая любовь способна на все - даже на чистое безумие, - шапку долой! Стихия! Но это дела не меняет. Я больше так не могу!
Волнение неожиданно овладело им, это было заметно по судорожно преувеличенным жестам.
– Я тебе все скажу!
– воскликнул он, отодвинувшись в тень.
– Она задумала иметь от меня ребенка! Понимаешь? Любой ценой! От меня! В это страшное время! Это...
– Слова будто душили его, он потер лицо.
– Где же граница между хитростью и святостью? Ты знаешь? Я разочарую ее! Старик Достоевский на пражской улице, да еще в сорок четвертом, в век промышленности и пустоты чувств. Ты, наверно, думаешь - я заурядный мерзавец, так? Говори, не стесняйся!
– Нет.
Душан остыл, погрузился в кресло, долил себе холодного чая.
– И на том спасибо... Однако... Скажи, что ты обо мне думаешь?
Гонза заколебался, но именно это колебание заставило его ответить.
– Если б я тебя не знал как следует, я бы думал - во всяком случае, иногда, - что ты позер. Только прошу: не пойми меня дурно.
Душана это вовсе не задело.
– К чему условности, скажи на милость? Может, ты отчасти и прав, поживем увидим. Позера окончательно изобличает неспособность к действию. И вообще, собственно, что такое поза? А вдруг все? В том числе и жизнь. Иллюзии, нелепая игра во что-то. Только в одном нет позы...
– Знаю, что ты хочешь сказать, - поспешно прервал его Гонза.
– Но ты никогда не убедишь меня в этом. Я примитив и не могу себе этого позволить. У меня такое чувство, словно ты все разобрал на части, как будильник, и теперь не в состояний собрать. Но я...
Душан опять засмеялся с незнакомым Гонзе, поражающим легкомыслием, и вид у него был чуть ли не плутовской.
– Но ты... у тебя, правда, тоже нет твердой почвы, на которой ты мог бы стоять, ты тоже довольно шаток, только
Он помолчал и вопреки своему обыкновению коснулся чего-то очень личного:
– Я не любопытен, но готов побиться об заклад, что ты влюблен...
Гонза поднял голову.
– И ты не проиграл бы... Ну и что?
– Ничего. Все в порядке. Теперь это твоя почва. Стой на ней, если тебе это доставляет удовольствие. Хоть на время. Замерз, так и горячей картошке обрадуешься.
– Мне вовсе не хочется припутывать ее к этому разговору, но я ее люблю, понимаешь? Больше жизни. По крайней мере мне так кажется! И плевать на то, что когда-нибудь нас не будет. Факт прискорбный, но естественный. У меня совсем не те заботы. Поговорим о другом. Я не хочу обсуждать это с тобой.
Душан ударил ладонями по подлокотникам и, словно оттолкнувшись, вскочил на ноги.
– Отлично! Впрочем, у меня нынче хорошее настроение. Предлагаю плюнуть на все.
– Видимо, с тобой произошло что-то очень приятное.
– Да нет, - засмеялся Душан.
– Ничего особенного. Просто я немножко выпил... У меня замечательная идея...
Он подошел на цыпочках к дверям, прислушался к тишине в квартире, потом повернул ключ в замке. Минуту с озабоченным видом копался у массивного письменного стола и, наконец, вытащил из нижнего ящика бутылку. Посмотрел ее на свет, против лампы. Выпито совсем немного, показал бутылку недоумевающему гостю и принес хрустальные рюмки.
– Где это ты достал?
– Тише.
– Он приложил палец к губам, похохатывая приглушенным, но озорным смешком.
– Коньяк. Умопомрачительной марки, ты такого не пил, - объяснял он, пока драгоценная жидкость лилась в пузатые рюмочки.
– Каждая капля стоит бешеных денег. Когда его закладывали, нас с тобой еще на свете не было - лет этак сорок назад. Целый клад, обнаруженный в недрах квартиры. На вид изразцовая печь, обыкновенная изразцовая печь, которую давно уж не топят, а вот пожалуйста! Я нашел тайник. Обнаруживать такие хитрые тайники - привилегия дураков. Его тайник, понимаешь? Полония. Пей!
Возражать было нечего, Гонза опрокинул в себя первую рюмку и слегка закашлялся. В первую минуту напиток показался ему безвкусным, вернее, вкус был какой-то мятный, слабый, сладостно-мягкий, потом внутри разлилось приятное тепло. Он заметил, что Душан успел опрокинуть вторую рюмку. С ума он сходит? Пей! После третьей он почувствовал себя слабым и будто закачался на волнах, но восприятие не притупилось, свет стал резче, а глаза - зорче. Он осторожно поставил рюмку на стол и встряхнулся. Стоп!