Хромой странник
Шрифт:
Слухи о новой крепости катились по округе, доходили до Владимира, Коломны, Мурома. Лазутчики от тамошних князей являлись с завидным постоянством, и мне, к сожалению, не всегда удавалось их распознать. Засылались и отчаянные головорезы с целью убить меня: если бы не близнецы, неизвестно, как бы все обошлось. Я до такой степени уматывал себя работой, постоянным недосыпанием, что вряд ли успел бы среагировать на нападение. Самым закрытым и засекреченным я держал производство пороха, контролировал лично, все остальное утащить собственно как технологию было практически невозможно.
Пошла по округе легенда о семи кузнецах Ареда, способных, по слухам, выковать что угодно. Кудесники, которых приравнивали к волхвам да ведунам, говорящие с богами и черпающие силы от их благодати. Откровенно говоря, такой слух был тщательно продуманной дезинформацией. Я сам разработал основу этой легенды и напустил туману на некоторые технологические процессы, совмещая их с вымышленными, несуществующими ритуалами. Проще свалить все мастерство и таинство трансформации веществ на волю богов и светлых духов, чем морочить голову темным людям мозгодробительными теоремами и научной белибердой про дендритные зерна в структуре
Информация – ключ к владению ситуацией. Я был просто вынужден создавать собственную сеть информаторов, шпионов, если угодно, которые под видом охранников или проводников отправлялись вместе с караванами и возвращались, донося до меня бесценные сведения о дорогах, реках, городах, поселках. В то самое время как Ярославна со своими няньками да тетками готовилась к свадьбе, я сформировал еще один небольшой отряд лазутчиков-провокаторов из числа самых горластых и смекалистых… скоморохов. Эти отчаянные ребята давно облюбовали нашу Железенку, где с самого первого появления нашли горячий и радушный прием. Одиночками и группами они часто и подолгу гостили у нас, отдыхая и устраивая представления. Я невольно восхищался их мужеству, с каким они переносили тяготы своей кочевой жизни. Их били, над ними издевались власть имущие, проклинала церковь, а они продолжали дурачится и высмеивать всех и вся, как перекати-поле мотаясь по долам и весям. От них требовалось лишь выполнять мои личные поручения. Если кому-то что и рассказывать, то по уже заготовленному мной сценарию. Я стремился создать легенду вокруг Железенки, запутанный мистический клубок, где всей информацией владел только я, а прочие знали лишь часть целого. В моем положении нельзя было никому доверять, даже людям, которых знал не один месяц. Это была словно масштабная театральная постановка, куда были вовлечены десятки людей, не знающих конечной цели, но слепо доверявших мне, вернее, мифу, сложившемуся вокруг меня.
Под утро крупные хлопья снега закружились над раскисшей, промокшей землей, сменяя мелкий моросящий дождь. В новые окна было отлично видно, как деревенские выходят из домов по своим повседневным делам. Обжились уже, устроились, быстро привыкли к новому месту, и вроде бы даже забыли о том, что еще прошлой осенью эта деревенька считалась проклятым местом. Что от той теперь осталось? Пасмурная погода давила сумрачным, серым небом, низко плывущими облаками, мокрыми хлопьями снега, резкими порывами ветра. В своем времени я бы, наверное, пережидал такую погоду сидя дома. Включил бы музыку погромче, зашторил бы окна, отключил бы телефон, чтобы не беспокоили и не изливали на меня свой негатив те, кто так же, как я, впал в депрессию из-за мерзкой погоды. Но в этом мире все не так. Не могу себе позволить расслабится, скиснуть, отказаться от всего задуманного. Я вынужден, как акула, оставаться в вечном движении, чтобы не задохнуться, не отстать. К этому можно привыкнуть. Перебороть в себе лень и плохое настроение, нежелание действовать и жить. Сейчас мне удалось убедить всех вокруг в том, что все задуманное и уже сделанное очень важно, просто необходимо для будущего живущих здесь людей. Они пока верят мне, видят логику и смысл в моих словах. Но стоит мне остановиться, сбавить обороты, все пойдет прахом. Иссякнут средства для строительства, исчерпаются ресурсы, люди побегут от неизвестности, как и прежде, в лесную глушь. Именно поэтому я обязан сейчас встать и продолжить то, что делал до этого. Это раньше (или позже?) я мог позволить себе бросить все на полуделе, отложить до лучших времен, но только не теперь, когда столько человеческих жизней в буквальном смысле зависит от меня.
Раскисшая земля парила молочно-белыми пятнами тумана. Снежинки падали в грязь и тут же таяли, не успевая прикрыть ее. Я неторопливо оделся, накинул теплый меховой жилет, кожаную накидку с капюшоном, пояс с коротким кинжалом. Как бы невзначай, между прочим, заглянул в темную комнату без окон, где сушатся лекарственные травы – не надо ли прикрыть отдушины?
В соседней светелке, маленькой и уютной, спала Ярославна, спала крепко, безмятежно. Пусть спит – ей некуда торопиться. Днем будет много забот, простых домашних дел. Она очень легко и естественно приняла все, что с нами происходило. Никогда не слышал от нее ни упрека, ни каприза. Она не жаловалась на то, что заел быт, на то, что меня видит редко и все чаще по ночам. Это все было как само собой разумеющееся. Словно всю жизнь с ней так и жили. Любил ли я ее? Да, любил. Не было уже того юношеского пыла, страсти, безумной влюбленности, которая, как известно, в свое время перерастает в лютую ненависть или просто в безразличие друг к другу. Но и как к трофею я к ней никогда не относился. Она была спутницей жизни, заботливой и милой женой, готовой поддержать своего мужа в любом начинании. Патриархальное воспитание в боярской семье заставляло ее думать, что ее муж, пусть пока и незаконный, – это ее господин, ее опора и смысл ее существования. Мне, современному человеку, привычному к немного другим стереотипам, было непросто первое время принять такое безропотное подчинение и послушание. На ее беззаветную любовь, на ее верность я отвечал взаимностью, не гнал от себя даже когда был замотан делами, баловал дорогими подарками. Сам иногда изготавливал в мастерской драгоценные украшения, кольца, серьги, браслеты, подвески. Если что-то не
Как бы я ни пытался строить свой, с позволения сказать, бизнес, рассчитать все нюансы было невозможно. Основную ставку я, разумеется, делал именно на торговые отношения: на продукцию мастерской, на стекло и железо, на медь и оружие. Но, вопреки моим расчетам, больше всего дохода стало поступать от склада, пристани и наспех сооруженной ремонтной верфи, где опытные мастера, такие, как дед Еремей с дюжиной таких же спецов, могли чуть ли не построить новый корабль заново. Много нового внес пришлый мастер с северных земель Авдотий – вот уж кто топором работал на загляденье, так это он. Склады ломились от купеческого добра. Охрана из местных была отчасти условной, так как народ быстро смекнул выгоду от такого соседства с торговцами и без всякой агитации не давал и ниточке пропасть со склада. Мало того, в порыве рвения какой-нибудь замшелый дед, потрясая клюкой, покрикивал на торговых, если находил беспорядок в хранении товара. Восточные люди только восхищенно цокали языками и, смеясь, исправляли оплошность.
В мастерских было тихо. Сегодня всех мастеров перебросили на ремонт пристани, пострадавшей от недавнего оползня. Скопом, дружно бросились на укрепление берега вблизи торгового ряда. Да, именно торгового ряда – ведь туда, где появлялись купцы, направлялись и покупатели. Кто-то приходил по реке, кто-то верхом, на подводах и телегах через лес, аккурат через новую переправу, которую я так удачно организовал в самом узком месте Оки. Этим изобретением или, вернее сказать, новшеством я мог гордиться. Плот для переправы я сконструировал таким способом, что ему требовалась только одна точка крепления с огромным воротом-барабаном, на который накручивалась веревка. В отличие от обычных плотов, мой имел довольно глубокий парный киль, расположенный под углом к течению. Такую конструкцию я подсмотрел в рыбацком приспособлении, которое называлось «салазки». Вместо того чтобы забрасывать крючок с грузилом с берега на длинной удочке, рыбаки использовали такие легкие «салазки» которые буквально вывозили крючок вниз по течению на любое расстояние. В озерах такая конструкция работать не будет, только на реках. Пришлось произвести немало расчетов, чтобы не ударить в грязь лицом перед новыми соседями. Этой странной конструкцией я решил две проблемы. Проблема первая и, пожалуй, самая важная – это отсутствие поперечного каната, переброшенного через реку. В моей переправе фарватер был свободен. А еще для моего плота не требовался паромщик. Плот-переправа самостоятельно пересекал течение, благополучно доставляя людей на противоположную сторону к свеженькой пристани. Переправа приносила немалый доход: даже часть княжеской дружины, отправляясь по своим делам во Владимир, не побрезговала воспользоваться ею, найдя этот путь самым коротким и удобным.
Средств на строительство вполне хватало. Я даже создал что-то наподобие банка в одном из новых подвалов крепостной стены. Специально изготовил огромный сейф со сложным и весьма хитроумным замком, ключ от которого, существующий в единственном экземпляре, держал у себя. Купеческий приказчик Ефрем из Коломны, который был частым гостем в моей новой обители, был так поражен таким изобретением, «чудо-сундуком», что заказал мне целых три таких же для продажи в своей вотчине. У Ефрема была крепкая хватка и деловая жилка, он быстро смекал, что и где можно выгодно продать или купить, поэтому в крепости он всегда был желанным гостем. Его деловые качества, большие связи в среде купцов и перекупщиков во многом позволили и мне быстро встать на ноги, поэтому я ценил его участие в общем деле.
Перебирая инструмент на верстаке, проверяя его готовность к работе, я придирчиво осмотрел частично обшитый железными листами каркас самоходной крепости. Этот, с позволения сказать, танк я решил пока изготовить в единственном экземпляре – уж очень металлоемкий он получался. Предстояло еще выяснить, насколько эффективно он покажет себя в деле, и стоит ли вообще тратить средства на такую громоздкую конструкцию. Сейчас мой танк больше напоминал панцирь исполинской черепахи, разделанной в восточной кухне. Метров шесть в длину, четыре в ширину, дубовый каркас с нашитыми поверх металлическими пластинами. Четырехколесная конструкция, запряженная единственной лошадью. Причем лошадиная сбруя и крепления были придуманы так, что внутри, под панцирем, лошадь можно легко развернуть в противоположную сторону. Помимо возничего и лошади под защитой брони могли поместиться еще десять человек. Для каждого из них были предусмотрены узкая бойница, крепление для арбалета и трех ракетных установок. На случай необходимой эвакуации тыльная часть танка имела широкий двустворчатый люк, который открывался изнутри. Через него можно было легко десантировать наружу весь экипаж, также облаченный в надежную броню. В идеале эта конструкция предназначалась именно для полевых маневров, чтобы в целости и сохранности доставлять воинов без потерь к нужной точке. Скорость передвижения была невысокой. Одной лошадиной силы для такой тяжелой конструкции явно недоставало, поэтому от экипажа требовалось активно участвовать, помогая вручную вертеть колеса.
Имея такую железную самоходку, я смог бы значительно влиять на ход любого боя на открытой местности, выбирать момент, наиболее подходящий для психологического воздействия на врага, сохраняя свою гвардию в целости. Стоили того затраты или нет, пока не могу судить с полной уверенностью. Я не планировал держать много опытных и хорошо подготовленных воинов – это накладно и рискованно на чужой земле, – но те, что будут сражаться за крепость, несомненно станут чувствовать свое превосходство над прочими.