Хроники Амбера. В 2 томах. Том 1

Желязны Роджер Джозеф

— Я всегда восхищался твоим искусством, но есть одно твое творение, которое мне нравится больше всего на свете. Я всегда хотел иметь его изображение. Ты ведь помнишь маяк в Кабре?

— Конечно. С тех пор я там был еще раза три. И я знаю его теперешнего смотрителя. Его зовут Жупен. Мы с ним в шахматы играли.

— Когда я стал взрослым, — продолжал я, — более всего мне хотелось бы посмотреть на изображение этого великолепного здания, выполненное твоей рукой!

— Очень простой рисунок, — ответил Дворкин, — и очень приятный. Я, помнится,

даже делал кое-какие предварительные наброски, но дальше как-то не пошло, все время что-то мешало. Тогда других забот было полно. Я принесу тебе один из тех набросков, если уж ты так этого хочешь.

— Нет, — сказал я. — Мне бы хотелось иметь не просто набросок, а что-нибудь посущественнее, более овеществленное, что ли: эта прекрасная вещь скрашивала бы мое одиночество, служила бы мне утехой… да и всем другим, кто попадет сюда после меня.

— Похвальное желание, — произнес он. — А у тебя хоть какой-нибудь инструмент есть?

— Есть вот такое стило, — сказал я, протягивая ему бывшую ложку, которая к этому времени стала весьма острой. — Мне бы хотелось, чтобы ты изобразил маяк вон на той дальней стене, а я буду любоваться им, когда отдыхаю.

Дворкин некоторое время молчал.

— Освещение никуда не годится, — заявил он наконец.

— У меня есть спички. Я буду зажигать их одну за другой и светить тебе. А можно еще солому зажечь, если спичек не хватит.

— Едва ли подобные условия могут соответствовать процессу гениального вдохновения…

— Разумеется! — воскликнул я. — Прошу прощения, но я не могу предложить ничего лучшего даже великому Дворкину. Это все, чем я располагаю. Однако произведение искусства, созданное твоей гениальной рукой, будет безмерно скрашивать сие убогое существование.

Он опять захихикал.

— Ну хорошо, — согласился он. — Только ты должен будешь светить мне и потом, чтобы я смог нарисовать еще и путь назад, в свою камеру.

— Согласен, — сказал я, нащупывая в кармане спички.

У меня было три полных коробка и один наполовину пустой.

Я вручил мастеру свою замечательную ложку и подвел его к дальней стене темницы.

— Ты понимаешь, что за инструмент я тебе дал? — спросил я.

— По-моему, это заостренная ложка, не так ли?

— Совершенно верно. Скажи, когда будешь готов, и я зажгу спичку. Тебе придется рисовать очень быстро, потому что спичек у меня мало. Половина пойдет на маяк, а вторая — на твой собственный рисунок.

— Хорошо, — согласился Дворкин.

И я зажег первую спичку.

Он принялся рисовать на влажной серой стене. Сначала он изобразил вытянутый прямоугольник, который должен был служить как бы рамой будущей картины. Потом под его рукой стали возникать очертания маяка. Он делал набросок легкими штрихами. Это было поистине великолепно. С годами искусство мастера ничуть не поблекло!

Я зажигал спичку за спичкой, держа каждую за самый кончик, а потом плевал на пальцы и, когда правой рукой держать было уже невозможно, хватал спичку

левой уже за обуглившийся конец и переворачивал ее, давая ей догореть до самого конца, прежде чем зажечь следующую.

Когда иссяк первый коробок, Дворкин уже покончил с изображением самой башни маяка и принялся за море вокруг нее и небо. Я всячески подбадривал его, бормоча слова восхищения.

— Здорово! Просто великолепно! — сказал я, когда рисунок был почти закончен.

Потом он заставил меня зажечь еще одну спичку, чтобы поставить на картине свою подпись. К тому времени у меня почти кончились спички во втором коробке.

— Ну а теперь я готов выслушать все твои хвалебные речи! — заявил он.

— Если ты хочешь успеть вернуться к себе, то с выслушиванием хвалебных речей придется повременить. Все слова восхищения я выскажу в твое отсутствие. Спичек осталось слишком мало, чтобы позволить себе подробный и изысканный разбор твоей новой работы.

Он немного обиделся и надулся, но тем не менее сразу отошел к другой стене и принялся рисовать, едва я зажег следующую спичку.

Дворкин изобразил маленький кабинет, стол, на котором лежал человеческий череп и стоял глобус; стены, сплошь увешанные полками с книгами.

— Ну вот и отлично, — сказал он, когда я, покончив с третьим коробком спичек, вытащил последний, неполный.

Ему потребовалось еще шесть спичек, чтобы закончить рисунок, и одна, чтобы его подписать.

При свете восьмой спички он внимательно осмотрел свою работу (у меня теперь оставалось всего две спички), быстро шагнул вперед и исчез.

Спичка догорела до самого конца и обожгла мне пальцы; пришлось ее бросить. Она зашипела, упав в сырую солому, и погасла.

Я в полном смятении стоял посреди камеры, меня била дрожь. И тут я вдруг снова услышал голос Дворкина где-то рядом.

— Я только что сообразил, — сказал он. — Как же ты будешь любоваться моей картиной в такой темноте?

— Ну, вообще-то я неплохо могу видеть и в темноте. Я уже так долго сижу здесь, что с темнотой почти подружился.

— Понятно. Я ведь просто так поинтересовался… Посвети мне, чтобы я мог уйти.

— Хорошо, — согласился я, доставая предпоследнюю из оставшихся у меня спичек. — Но в следующий раз приходи, пожалуйста, со своим светом: спичек у меня уже не будет.

— Ладно! — ответил он.

Я зажег спичку. Он подошел к своему рисунку и во второй раз беззвучно исчез.

Я быстро обернулся к нарисованному им маяку Кабры и посмотрел на него, пока эта спичка еще не погасла. Да, я по-прежнему ощущал свою власть над пространством и прочие свои способности. Однако хватит ли мне единственной оставшейся спички?

Боюсь, что нет. Здесь требовалось гораздо больше времени, чем когда я пользовался Козырями.

Что бы мне поджечь? Слишком сырая солома могла и не загореться.

Ужасно: прямо передо мной был путь к спасению, к свободе, а я не имел возможности им воспользоваться!