Хроники неприкаянных душ
Шрифт:
— Туда можно подняться? — спросил он.
— Конечно. В детстве я часто лазила на колокольню.
Изабелла толкнула плечом тяжелую деревянную дверь и ринулась к кафедре, показывая на дверцу в углу. Как в «Алисе в стране чудес».
— Через нее и наверх.
Она юркнула в узкий дверной проход так же легко, как когда-то в детстве, а вот Уиллу с его ростом и комплекцией пришлось непросто. Он снял пиджак, чтобы не порвался, и последовал по шаткой деревянной лестнице на колокольню.
— Не боишься летучих мышей? — усмехнулась Изабелла.
Висящие над их головами летучие
— Я их не люблю.
— А я люблю! — воскликнула Изабелла. — Они прелестные существа.
На колокольне Уилл мог стоять только пригнувшись, чтобы не упереться головой в потолок. Оттуда открывался великолепный вид на аккуратно вспаханные поля и деревенскую церковь вдалеке, но он не любовался окрестностями, а внимательно осматривал колокольню, выискивая тайник. Надавливал ладонями на скрепленные известковым раствором каменные блоки, но ни один не подавался. Изабелла ползала на четвереньках, разглядывая покрытые мышиным пометом половицы. Неожиданно она встала и начала царапать одно место каблуком.
— Тут, кажется, что-то вырезано, Уилл.
Он опустился на колени и очистил половицу. Да, там действительно вырезан цветок с пятью лепестками.
— Роза Тюдоров, — объяснила Изабелла. — Как я ее прежде не заметила.
— Потому что они тут нагадили. — Уилл показал на летучих мышей.
Половицу пошевелить не удавалось.
— Я принесу инструменты. — Изабелла скрылась на лестнице, оставив его наедине с летучими тварями.
Вернулась она быстро. Уилл осторожно вбил между половицами тонкую длинную отвертку, приподнял половицу с розой сантиметров на пять, а затем, подложив другую отвертку, резко надавил. Половица скрипнула и оказалась в его руках.
Под ней между полом и досками потолка открылось пространство примерно в тридцать сантиметров глубиной. Уиллу не хотелось засовывать туда руку, но, поморщившись, он это сделал. И сразу нащупал что-то стеклянное.
Ухватившись за край, он извлек на свет старинную бутылку из толстого темно-зеленого стекла.
Она имела форму луковицы с плоским дном и расплющенным горлышком, которое было запечатано воском. Уилл поднял бутылку, но сквозь стекло ничего не было видно. Он встряхнул бутылку. Внутри что-то слабо стукнуло.
— Там что-то есть.
— Давай же, посмотри! — воскликнула Изабелла.
Уилл сел, счистил с горлышка воск и осторожно пропихнул пробку внутрь. После чего поднял бутылку и сильно встряхнул. Ему на колени упали два листка пергамента, свернутые в рулончик. Они выглядели почти свежими, не тронутыми временем.
— Теперь твой выход! — Он протянул листки ей.
Изабелла развернула их дрожащими пальцами и быстро просмотрела. На одном было написано от руки. На другом напечатано типографской краской.
— Еще одно письмо Эдгару Кантуэллу, — прошептала она. — А это титульный лист очень старой и знаменитой книги.
— Какой?
— Пророчества Нострадамуса.
24
1532 год
Париж
За
— Тебе нездоровится? — спросил он.
— Знобит что-то, — проговорил Эдгар, вставая из-за стола.
Он успел дойти до гостиной, где его вырвало на кресло мадам непереваренной едой.
Когда через пару часов Эдгара посетил доктор, он лежал в своей спальне наверху весь в поту и бледный. Боль в паху усилилась, стала почти непереносимой. Заболело и под мышками. Кроме того, не проходила тошнота и начался сухой кашель. Доктор отвернул одеяло и нащупал костлявыми пальцами в его паху несколько твердых шишек размером с куриное яйцо. При нажатии Эдгар застонал от боли.
Лекарю все было ясно.
В гостиной к нему приблизился встревоженный Дадли.
— Что с моим другом?
— Вам следует покинуть этот дом, — проговорил доктор, опустив голову. — Всем.
— Почему? — воскликнула хозяйка.
— Это чума.
Учиться Эдгару оставалось всего несколько месяцев. Теперь его было не узнать. Спокойный, уверенный в себе молодой человек благообразного вида. Он закончил Монегю с довольно приличными оценками и после пережитого полагал, что больше в жизни ему уже ничего не страшно. Три года назад он поступил в колледж Сорбонна и был там среди лучших школяров. Осталось сдать выпускные экзамены, и он вернется домой с почетом, имея диплом бакалавра церковного права. Отец станет им гордиться, и все вокруг будут его уважать.
Но ничему этому не суждено случиться. Скоро он умрет, пораженный чумой, в этой зловонной комнате, в маленьком пансионе. Сил у Эдгара оставалось, лишь чтобы глотнуть из кувшина горького чая, который оставил доктор после своего короткого последнего визита. В бредовом сознании Эдгара, постоянно сменяясь, возникали различные образы: рычащий, брызжущий слюной кабан, рыло которого трансформировалось в злое, брюзгливо нахмуренное лицо наставника Бедье, играющего своей плетью; похоронная процессия в черных траурных одеждах; его бесценная книга, раскрытая на записи «Эдгар Кантуэлл, Mors». А вот сейчас вдруг появилось незнакомое лицо. Длинное, подвижное, молодое. Рыжая борода.
— Вы меня слышите, месье Кантуэлл?
Эдгар отчетливо видел шевелящиеся губы.
— Если слышите, сожмите мою руку.
Он почувствовал на своей руке крепкую ладонь и, собравшись с силами, попытался ее сжать.
— Хорошо.
Глаза у этого человека были зеленовато-серые, добрые.
— Недавно в доме одного больного я встретился с вашим лекарем. Он сказал, что осматривал английского школяра. А я, признаться, неравнодушен к англичанам, и к школярам в особенности. Ибо сам не так давно был им. Ученье — тяжкий труд, и будет жаль, если он станет напрасным по причине чумы. Надеюсь, вы со мной согласитесь. Кстати, я слышал, что вы сын барона.