Хроники российской Саньясы. Том 2
Шрифт:
Тот же Юра Манькоев говорил так: — «Есть свойства организма, которые медицине неизвестны. Хотя, здесь нет большого секрета, но овладеть ими можно только через практический опыт. Когда ты этим овладел, то все это очень легко». Но для этого всего необходимы упорнейшие тренировки. Это должно быть тем, что передается через непосредственный контакт с Учителем. Через непосредственные ощущения.
Как-то мы с Юрой заговорили о «третьем глазе». Он сказал, что, конечно, вокруг этой темы очень много мифологических измышлений, но есть вполне практические аспекты. Юра рассказал, что его обучали этим аспектам. Некоторые проявления этого феномена я видел. Мы были в девяносто четвертом году с одним китайским врачом в Дагестане, в районе Гунибского ущелья. Там была турбаза. И вот один мальчик лет четырнадцати вышел утром на невысокую скалу и стал на самом краю. Он встал на краю, некоторое время стоял и раскачивался, а потом вдруг упал. Почему? Потом Юра объяснил мне, как такие вещи происходят. Один из аспектов «третьего глаза» — это работа вестибулярного
Есть такая суфийская формула Знания: знать-уметь-быть. Так вот, наше знание о вестибулярном аппарате, да и еще о многих системах и функциях своего организма — оно на первой ступени. Мы об этом, в лучшем случае, знаем, — прочитали, услышали и так далее. А вот чтобы уметь этим знанием пользоваться, необходимы регулярные тренировки. До умения нам во многих аспектах очень далеко.
В: Я бы хотел конкретизировать вопрос о духовной практике. Вы говорили метафорически, что смысл практики, — стать не повозкой или лошадью, а ездоком. Так вот, кто такой этот ездок? То, что стоит за всем — телом, чувствами, ощущениями, мыслями, рефлексиями… Некое чистое «Я». Как боевые искусства помогают приблизиться к этому постижению?
А.М.: Ну, я думаю, то, что чаще всего внешне воспринимается, как боевые искусства, это результат американизации мышления и восприятия людей. Культ победителя, чемпиона… Такой взгляд формирует у практикующего идеалы человека сильного, лидера, супермена. А у настоящего Мастера, традиционно идущего по пути боевых искусств, практика формирует осознание слабости и несовершенства человеческого организма. Тогда, понимая, что ты слаб и ограничен, ты начинаешь искать нечто, что могло бы дать опору. А окончательная опора может появиться только тогда, когда сознание перестанет отождествлять себя с телом, мыслями и чувствами и укоренится в том самом чистом «Я». Это процесс, идущий параллельно с развитием всей той мощи тела и психики, которая появляется в результате упорных занятий. Эти два процесса никак друг другу не противоречат, а, наоборот, дополняют.
Я вспоминаю, как Герман Васильевич Попов первым привез в Советский Союз Айкидо из Бирмы. Его Учитель Уттандин — бирманец. И как-то речь у нас зашла о его духовных воззрениях. Интересно, что для бирманцев буддизм и наша тогдашняя идеология — коммунизм были чем-то очень непротиворечивым и похожим. Уттандин был буддистом и коммунистом, и в его сознании все это очень легко совмещалось. Герман Васильевич это так объяснял, что в представлении Уттандина буддизм через Майтрейя-будду принесет человечеству избавление от пороков и страдания. А по учению Карла Маркса должно произойти тоже самое, только вместо Майтрейя будды должен быть Центральный Комитет Компартии. Кто там конкретный носитель — не так важно, важна сама идея. У Уттандина были очень интересные воззрения на многие вещи. Взять, скажем, такую христианскую идею «Ударили по левой щеке — подставь правую». Уттандин говорил так: — «Для практического боя подобная идея может показаться идиотской. Вместо ненависти к противнику — сочувствие к нему. А на самом деле, это очень ценная идея. Если я вижу перед собой врага, которого ненавижу, то я ослеплен бешенством, и, значит, вижу его плохо. А если я чувствую к нему жалость, вижу, насколько он жалкий и беззащитный, то я легче увижу все его слабые места и смогу быть безупречен в бою. С помощью сочувствия я легче отражу его атаку. Здесь нет противоречия: позиция сочувствия практически выгодна, — я смогу управлять ситуацией. Если драться с такой позиции, то, может быть, противник даже некое вразумление получит в результате нашего с ним боя». Вот такую интересную сторону учения о непротивлении пояснил нам Уттандин. И тогда мы восприняли это как откровение.
Постепенно узнавая через практику боевых искусств, насколько человек слаб, уязвим, сколько у него слабых точек, сколько возможностей его легко лишить жизни — начинаешь больше ценить жизнь, бережнее к ней относиться. Уттандин на этот счет тоже говорил: — «Всевышний устроил человека очень мудро. Если у тебя и нет огромной силы, то все равно, в твоем организме заложены потрясающие знания». Есть много примеров того, как работать в боевых искусствах, почти совсем не прилагая силы. Вот такой классический пример. Я беру очень нежно и неагрессивно руку моего ученика и с легкостью попадаю в нужную мне точку. Именно благодаря тому, что я настроен неагрессивно, а сочувственно, я сразу же и без труда обнаруживаю эту точку. А дальше… Говоря
В: Как вы считаете, произошла ли русификация боевых искусств, за то время, что они практикуются в России? Появилась ли своя специфика, может быть даже, своя Школа? Или они так и остаются восточными боевыми искусствами?
А.М.: Я думаю, что адаптация воспринятого учения к нашей национальной почве это нормальное явление. Если взять японское каратэ, так это тоже ведь результат прочтения окинавскими крестьянами китайских боевых Школ.
В: Что восточные искусства потеряли и что приобрели на русской почве?
А.М.: Конечно, потери большие. Это не только у нас, но и вообще, в европейской трактовке. Для большинства практикующих потерян основной — духовный аспект боевых искусств, а акценты смещены на прикладные задачи. Многое потерялось, когда все это стало одним из видов спорта: очки, секунды… А вот людей, которые сохранили основу, не так уж много у нас в стране, да и в Китае, кстати, тоже.
В: Как получилось, что вы стали одним из первых, кто начал практиковать в Советском Союзе восточные искусства? Как вообще сложилась ваша судьба в этом направлении?
А.М.: Наша судьба во многом определяется случаем, хотя, по большому счету, сам случай — явление не случайное. Мне нравится один момент из фильма Акиры Куросавы: там судят разбойника, который убил самурая и взял его жену, и спрашивают его, как это все произошло. И вот он ответил: — «Во всем виноват ветер!» И дальше показываются кадры, как это все происходило: летняя жара, лес и этот разбойник дремлет, разморенный жарой. Вдруг, порыв прохладного ветра заставляет его очнуться от сна и приоткрыть глаза. Он видит, как по лесной дороге идет самурай и ведет лошадь, а там паланкин. Что в паланкине — не видно. Но так жарко, так лень шевелиться, что разбойник продолжает лежать неподвижно. И тут второй, более сильный порыв ветра откидывает полог паланкина, и видно, что там очень красивая женщина. Разбойник еще неподвижен и ленив, — уж больно жарко. Третий порыв ветра пробуждает его окончательно, но когда он еще раз взглянул на эту ослепительную женщину, то лежать больше не мог. Дальше он вскакивает, бросается на самурая и потом уже овладевает этой женщиной. Так что, во всем виноват ветер. Если бы не он, всей этой истории не произошло бы.
Года два назад, когда я занимался икебаной у жены генерального консула Японии, я там же встретил очень давнюю свою знакомую, Валентину, которая в начале шестидесятых работала в Публичной библиотеке. И вот мы с ней вместе начали вспоминать, как тогда все начиналось. А дело было так: шел шестьдесят первый год и я защищал диплом по самбо (я тогда заканчивал Институт Физкультуры), но, чтобы мне не было совсем уж скучно читать только про самбо, я пошел и взял подборку литературы по дзюдо. Потом Валентина, которая работала как раз в этом отделе библиотеки, предложила мне посмотреть одну интересную книгу. Это была первая книга по каратэ, на английском языке. Я ее полистал и как-то скептически отнесся: — «Что за чушь собачья? На дзюдо совсем не похоже». Уже много лет спустя, когда каратэ стало известно, благодаря фильму «Гений дзюдо», в газете «Советский спорт» появилась фотография, где один Мастер каратэ стоит в стойке, а второй, в прыжке сверху наносит удар. Под этой фотографией был заголовок «Дзюдо непохожее на себя». И текст, что, мол, в странах гнилого капитализма и империализма, даже традиционное дзюдо выродилось до такой степени, что движения дзюдоистов стали похожи на какой-то замысловатый танец. Так вот, тогда, в шестьдесят первом, моя первая реакция на книгу по каратэ была похожая. Я закрыл книгу и не стал ее читать. Но в подсознании, что-то меня зацепило. Проходит неделя — другая, и я снова беру эту книгу. Начинаю ее уже более внимательно читать. Оказалось интересно. И я втянулся, стал переводить, калькировать. А потом, постепенно, начали пытаться работать с моими партнерами: Гошей Бахиревым, Амиром — моим братом, Шустовым Володей, который стал вторым после меня тренером…
В: Вы ведь были одним из первых, кто начал у нас заниматься каратэ.
А.М.: Самым первым. Потом, уже через десять лет пошли различные течения, отпочкования. Все это было неофициально. Состоялся первый неофициальный чемпионат Союза. Было три веса. Коля Карпов, мой ученик, был чемпионом в первом весе. Никонов Валера, ученик моего ученика Шустова, стал чемпионом во втором весе. А в легком весе Шура Куликов, — тоже учился у меня.
Помню, был чемпионат с финнами. И большинство побед одержали мои ребята. Финны были поражены нашим уровнем, тем более, что у нас не было постоянного японского учителя. Причину мы установили потом. Когда я спрашивал у чемпиона Европы по каратэ, в чем смысл того или иного движения, он в недоумении пожимал плечами: — «А черт его знает! Сэнсэй показал, вот мы и делаем, а в детали — зачем и почему — не вдаемся». А мы-то как раз шли наоборот, от исследования механизмов и смысла каждого движения и их общей взаимосвязи. Нам было интересно!