Хроники Розмари
Шрифт:
– А я думаю так. Зима, Новый год, в доме отдыха как раз не так уж и много людей. И среди них – яркая влюбленная парочка.
– Почему яркая?
– Да потому, что мужчина с фантазией, называет свою возлюбленную Розмари. Она явно плохо катается на лыжах.
– С чего это ты взяла?
– А как же эти строчки: «. Знай, что, пока я с тобой, ты всегда можешь на меня положиться и опереться».
– Он предлагает ей куда больше, чем опереться на него в прямом смысле этого слова.
– Я понимаю, и все равно – если бы девушка хорошо каталась на лыжах и не падала, вряд ли появились бы эти строчки. Хотя, может, я и ошибаюсь. Посмотрим.
– А как ты объяснишь, почему интересуешься этими людьми?
– Пока не знаю. Но я что-нибудь придумаю.
– Ты должна подумать об этом
– Тогда я скажу, что мне дали поручение, вот и все. И тогда не придется ничего объяснять.
– Но люди любопытны. Советую тебе все же придумать какую-нибудь оригинальную причину, чтобы суметь расположить к себе работников дома отдыха. Чтобы они сами захотели вспомнить эту парочку. А может, все-таки дашь объявление в газету?
– В какую? Их сотни!
– Или по телевизору.
– Но речь ведь идет о крупной сумме денег!
– Почему ты не хочешь, чтобы я поехал с тобой?
– Я сама. Одна.
– Понимаю, тебе просто надо побыть одной. Прости, прости. Я сам все испортил. Все, мне пора.
Он поцеловал ее в щеку и решительно направился к выходу.
Последнее, что она услышала: «Никогда не прощу себе этой слабости.»
6
Маша вышла на террасу, расположенную на втором этаже дома, села в плетеное кресло и залюбовалась сверкающим ночными огнями Фаро. Внизу, в спальне, отдыхали два ее малыша, Жозе работал в своем кабинете над переводами, а его мать, Одетт, пекла апельсиновый пирог – аромат теплого теста с цедрой разливался по всему дому и саду. И только Маша сидела без движения, глядя сквозь листву оливкового дерева на мерцающие огни города, и понимала, что именно сейчас, в эту минуту, счастлива, как никогда. И что живет так уже несколько лет, и что именно об этом и мечтает любая женщина в любом возрасте. Любящий муж, чудесные дети, красивый город, большой дом с садом на берегу океана, спокойная и понимающая свекровь.
– Мари!
Кто-то окликнул ее. Оказывается, она задремала, завернувшись в шаль. В декабре здесь было прохладно, и удивительно, что ей удалось задремать, не замерзнув.
– Да, мама. Что случилось?
– Тебя к телефону, Мари. Звонят из России.
Дрему как рукой сняло, Маша тряхнула головой, спрашивая себя, не померещилось ли ей это. Откуда взяться звонкам из России? Четыре года тому назад, покинув страну, она разорвала все связи, все отношения. Ее отъезд был шоком для родных, друзей и в первую очередь для сестры. Никто так и не простил ей внезапного брака и решения полностью изменить свою жизнь. Все как-то чрезвычайно легко вычеркнули ее из своей жизни, словно она предала их. Хотя на самом деле все было иначе. Просто она впервые за много лет решила поступить, повинуясь своим чувствам, а никак не рассудку. Бросила первого мужа, Чагина, отказавшись от всех московских благ. Заодно лишила возможности свою сестру, Алю, жить вместе с ними и оплачивать учебу в университете. Все обещания, данные ей и касающиеся покупки Але квартиры и оказания ей материальной поддержки, теперь становились нереальными, о чем она и сказала сестре по телефону. Она просила простить ее, объясняла, что теперь не в состоянии сделать для нее ничего, что, разорвав отношения с Чагиным, она просто не имеет морального права просить его позаботиться о своей сестре. Для Али это оказалось ударом, она кричала в телефон, что никогда не простит ей этого, что она, Маша, эгоистка, всегда думала только о себе, кроме того, она полная дура, начисто лишенная мозгов, и что только такая идиотка, как она, может бросить Москву и поехать с каким-то там нищим португальцем в Лиссабон – прибежище русских и украинских шлюх. У Али было достаточно времени, чтобы одуматься и попросить у сестры прощения. Да чтобы понять ее, наконец. Маша с Жозе жили почти месяц в Москве, в гостинице, в ожидании визы, и можно было еще встретиться с Алей и все решить, наладить отношения, чтобы не расставаться врагами. Но Аля так и не позвонила. Не написала. Не ответила она на первое и единственное письмо, отправленное Машей сестре в Саратов уже из Португалии. У каждой из сестер была своя правда. И хотя Маша все же испытывала
Родственники тоже как-то отстранились от Маши, словно обиделись. Теперь им негде было останавливаться в Москве, не у кого было занимать денег.
И вдруг этот ночной звонок.
Маша спустилась и подошла к телефону. Одетт, стройная черноволосая женщина с большими умными глазами, смотрела на нее растерянным и удивленным взглядом – она прекрасно знала Машину историю и теперь так же, как и она, пыталась угадать, что это за звонок, от кого. Но потом, решив, видимо, что это невежливо, что Машу следует оставить одну, тихо удалилась в кухню.
Она сразу узнала голос своей тетки, Татьяны, сестры матери.
– Маша? Просто не верится, что я наконец разыскала тебя. Твой телефон я нашла здесь, в вашей квартире, он написан прямо на стене, представляешь, над телефоном. Что же это получается: твоя сестра Аля звонила тебе?
– Нет, тетя Таня, она мне ни разу не звонила и не писала.
– Ты прости нас. Прошло много времени, и я постоянно спрашиваю себя, правильно ли мы все поступили, отвернувшись от тебя.
– Тетя Таня, ты что, плачешь?
– Маша. Я же звоню тебе не просто так. У нас горе. – И без какой-либо паузы, подготовки, выдала: – Алю убили! Она поехала в Москву по своим делам, у нее там встреча была с кем-то, и вдруг звонят нам сюда, из милиции, и говорят, что она убита.
Маша остановила взгляд на гладкой выбеленной стене, скользнула по натюрморту в коричневой рамке (воспаленные, с подвядшими лепестками карминно-розовые розы в стеклянной вазе), опустила глаза на гладкую золотистую поверхность столика, на котором стояла корзинка с апельсинами. Здесь повсюду апельсины – даже за окном в погожий день можно увидеть в положенное время тяжелые оранжевые плоды, здесь воздух настоян на апельсинах, а в пору цветения апельсиновых деревьев в прогретом воздухе стоит нежный аромат.
Маша взяла себя в руки, попыталась сосредоточиться.
– Да что вы такое говорите, тетя Таня. Это ошибка! Где Аля жила в последнее время? Разве не в Москве?
– В том-то и дело, что нет. Она жила здесь, в Саратове, дома.
– Одна?
– Да вроде одна, хотя похаживал к ней один. Но ты знаешь Алевтину, она скрытная, ничего никому о себе не расскажет. Ты приедешь на похороны?
– А вы уверены, что убита именно она? – Маша все еще никак не могла поверить в смерть сестры.
– Иван поехал в Москву, за телом. При девушке нашли документы – Алин паспорт, понимаешь? Да и одета она была, эта убитая, как Аля, – белая куртка, красная шапка с шарфом… по приметам тоже все сходится. Вот Иван опознает ее, потом подождет, пока уладятся какие-то формальности, связанные с вывозом тела, может, еще и экспертиза будет… я не знаю. А потом он привезет ее сюда. Мы уже решили, что похороним на Воскресенском кладбище, рядом с могилкой ваших родителей.
– Тетя Таня, мне не снится все это? Этот кошмар?
– Нет, дочка. А ты Володе не хочешь позвонить? Здесь, в блокноте, и его телефон есть. Думаю, остался еще с тех пор, как вы были женаты.
– А он-то тут при чем? – холодновато спросила Маша. – Мы с ним не общаемся, не перезваниваемся… по понятным причинам. Почему вы вдруг вспомнили о нем?
– Да я подумала… может, он поможет там, в Москве, Ване с гробом, с моргом, я не знаю. Он же Москву совсем не знает, машины нет, ему будет очень трудно. Да и метро он боится. Я понимаю, ты далеко и ничего не знаешь о нас, о том, как мы здесь живем. О наших проблемах. У него аритмия, он не совсем здоровый человек, Ваня. Господи, ну о чем я говорю! Не можешь позвонить Володе – не звони. Это твое дело. Конечно, ты поступила с ним не очень хорошо. Он так любил тебя.