Хроники семьи Волковых
Шрифт:
— Ничего, справишься, девка здоровая! Да и что там делать: огородик прополола, детей покормила и пустила гулять. Утром и вечером придёт тётка Маша — ты её знаешь, Пашина родственница, — подоит корову. А ты только сходишь днём к речке, на водопой, и подоишь корову там…
Пару дней поучила Аню доить корову — и уехали.
И начался для Ани ад кромешный! Рано утром вскочила, приготовила поесть, выгнала в стадо корову, накормила детей, и — на огород. Огород огромный, сорняки ползут прямо на глазах, спина от прополки болит… А тут прибежали дети — снова корми. Хорошо, что их иногда подкармливали родственники: они часто бегали во двор
Совершенно незаметно подходило время идти к реке на дойку. Брала Аня ведро и шла, дрожа от страха. Дело в том, что в стаде был бык — злой и бодливый. Аня его боялась до потери сознания, тем более, что он однажды за ней гнался. Приходила она к реке заранее, садилась вдалеке на горке и ждала. Вот подходит стадо на водопой, и она издалека высматривает: где их Пеструшка, а где бык? Если видела, что далеко — шла к корове, доила, находясь всё время в тревоге и напряжении, вздрагивая, оглядываясь…
Так пролетало время. Ей приходилось трудно, но всё-таки справлялась. Ничто не предвещало ничего плохого. Трагедия разыгралась в день возвращения Нежельских.
Приехали Мария, Павел и Серёжа весёлые, с удачными покупками. Шум, гам, смех, рассказы, раздаривание подарков! Под вечер Аня, вздохнув облегчённо и вновь ощутив себя беззаботной гостьей, собралась на танцы и кино в городской сад — впервые за много дней. Серёжа, которому купили в Ленинграде красивый матросский костюм, стал проситься с ней.
— Пошли, — согласилась Аня. — Мне будет веселее, да и возвращаться по темноте не так страшно.
Когда они одевались-собирались, Аня увидела, что Мария, встревоженная, укладывает на кровать Ваню. У мальчика личико печальное, губки кривятся.
— Что случилось? — спросила Аня.
— Да вот, жалуется на животик, говорит — болит.
Животы у детей, бывало, и раньше болели.
— Ничего, полечим, — успокоила сынишку Мария.
Плохое предчувствие никого не охватывало.
Аня и Серёжа ушли. Веселились, смотрели кино. Правда, в кино Серёжа уснул — всё-таки он был с дороги. Но на обратном пути взбодрился, шёл весело. Было уже темно, на улицах тихо, во многих домах свет не горел. Ступили на свою улицу и издали увидели, что свой дом освещён.
— Гляди-ка, — сказала Аня. — Наши ещё не спят. Нас ждут.
И почти сразу услышали крик — женский, страшный, холодящий кровь. Ещё даже не думая, что крик имеет к ним прямое отношение, Аня замерла от ужаса, сердце на миг остановилось. Что? Где? У кого-то что-то случилось…
Такие были мысли. Они с Серёжей почти побежали к дому. И чем ближе — тем яснее становилось, что кричат именно там.
…Ваня лежал на полу, тихо дёргался, лицо и губы были синие. Мария лежала рядом, обнимала мальчика, кричала-выла, поскольку было ясно: ребёнок отходит, умирает… Прибежал Павел с женщиной-врачом, но та только беспомощно развела руками. Сказала: у мальчика скоротечная дизентерия, ничего уже не сделать…
Через несколько минут мальчик умер. В припадке горя Мария обвинила младшую сестру в его смерти. Аня сама стала как неживая. Над маленьким мёртвым телом она не стала ничего говорить несчастной матери. Но она-то знала, что не виновата. Не было у мальчика никаких признаков болезни. Выглядел он все дни весёлым, живым, бегал, играл. Есть она ему, как и сестричке Вале, позволяла всё: пить молоко, грызть яблоки — как и раньше, при матери. И не жаловался Ваня ни на что! Может, у него
Горько плакала Аня над телом бедного малыша: от жалости к нему и от жалости к себе — так несправедливо обвинённой в страшном проступке.
Вскоре после похорон она уехала. Тяжко было оставаться. Да и подходило время отправляться в Залужное — на место своей первой работы. Павел Нежельский провожал её, утешал, хотя сам был сильно угнетён смертью сынишки.
Поезд тронулся, стал набирать скорость, взошёл на горку. Отсюда как на ладони открывалась часть городка и близкий дом Нежельских — её, Ани, родной дом. Она стояла в коридоре, глядела в открытое окно. Рыдания сотрясали её плечи, слёзы текли по щекам. Люди смотрели сочувственно: может быть, девушка далеко уезжает, расстаётся с кем-то очень родным… А, может, обидели её… Кое-кто пытался утешить, говорил добрые слова. Но Аня никого не слышала. Уже Бутурлиновка давно скрылась из виду, ветер высушил слёзы, а она всё стояла у окна…
Молодая учительница
Две подружки, две выпускницы педагогического техникума Аня и Шура поехали с чемоданами по назначению: знакомиться, устраиваться.
Сначала — в Лиски. Ещё недавно это был большой пристанционный посёлок, но год назад, в 1937-м, был преобразован в город. Конечно, здесь крупная железнодорожная станция, узел, где расходятся линии и на запад — Воронеж, Саратов, и на юг — Харьков, Ростов-на-Дону. А другой посёлок — Залужное, который почти сливается с Лисками, — так и остался посёлком.
Девушки прошли через Лиски, по главной улице, и вышли прямо к Дону. Там — паром на Залужное. Чуть-чуть опоздали, паром только отъехал. Но не успели огорчиться, как подкатил на велосипеде молодой человек, соскочил, замахал руками. Паром вернулся, снова пристал, взял этого велосипедиста. И девушек заодно. Молодой человек тут же стал помогать паромщику тянуть канат. А на берегу вновь вскочил на свой велосипед и умчался…
Девушки пошли через луг, снова по улице уже посёлка Залужное, к школе. Всего-то километра три. Им, привычным в те времена повсюду ходить пешком, это было не расстояние.
Школа № 17, где придётся работать Ане, оказалась трёхэтажной, новой, ремонт уже закончен. Вечерело. На стук им открыла техничка — молодая, лет 25-ти девушка, сказала, что её зовут Мария, побежала за директором. Он пришёл. Оказалось — тот самый парень с велосипедом. В свои 24 года он уже был женат, имел сына, и вообще оказался очень серьёзным и ответственным человеком. На ночь устроил девушек в учительской на диване, прислал бельё, подушки.
Утром вместе, Аня и Шура, пошли дальше, к Шуриной школе. Шли километров 12 по песчаной дороге. Те места — Лиски, Залужное, — стоят на песках. Когда идут дожди, это очень хорошо: нет грязи, вода сразу уходит в песок. Но если сушь и особенно ветер — невыносимо: песок сечёт лицо, скрипит на зубах, забивается во все щели домов… Уже одна дорога расстроила Шуру! Ноги вязнут в песке, жара, устали быстро, нет никаких попуток… А когда она увидела школу — села и заплакала: одноэтажная завалюха, ремонт в разгаре. Но делать нечего…