Хроники странного королевства. Шаг из-за черты. Дилогия

Панкеева Оксана Петровна

Саэта с облегчением повернула голову в естественное положение и тут же увидела, что Кантор раскидал свое белье по всему полу. «Мужики!» – с отвращением подумала она, снова запахнула халат и вспомнила, что ей еще предстоит общаться с официантом. Вот уж тоже, подождать не мог! Мало того, что она полуодета, так еще ни слова не понимает по-ортански. И курить хочется, просто сил нет…

Конечно же, ужин принесли, когда Кантор был в ванной. Официант расставил тарелки на столе, поминутно кланяясь и что-то лопоча по-ортански, а сам, мерзавец, все время косился на вырез ее халата. Саэта еле сдержалась, чтобы не съездить

его по физиономии вместо чаевых, и, когда он ушел, вздохнула с облегчением.

– Кантор! – окликнула она. – Этот придурок ушел. Можно, я теперь закурю?

– Дверь запри, – отозвался Кантор.

– Не маленькая. Ты скоро?

– Скоро. Ты кури, мне еще побриться надо.

– Зачем? Мы же никуда не идем.

– На всякий случай. Я всегда бреюсь два раза в день. Мало ли, вдруг кто заметит.

Это было резонно. Саэта уже знала, что стоило Кантору сутки не побриться, и он превращался в ходячую достопримечательность. Щетина у него росла только с правой стороны, и разница становилась заметна довольно скоро. Говорили, что это последствия неудачно залеченного ожога. Еще говорили, что это у него на нервной почве. Говорили также, что это результат не очень умной магической шутки. Точно не знал никто, а спрашивать у него самого Саэта не решалась. Как-то повода не было спрашивать. Но поскольку сейчас повод возник, она немедленно за него ухватилась.

– А отчего это у тебя? – как бы между прочим спросила она, радостно затягиваясь его сигарой. Крепковато немного, но это мелочи…

– С лицом? Да так… добрая память о Кастель Милагро. – неохотно отозвался Кантор. Саэта тут же пожалела, что спросила. Могла бы и сама догадаться. Теперь он еще расстроится, а расстроенный Кантор не лучший собеседник за ужином…

Ужин прошел в молчании. Видимо, Кантор все-таки расстроился, потому что пил чуть ли не каждые пять минут и за ужин прикончил один целую бутылку. После чего предложил ложиться спать. Саэта вздохнула. Тот самый неприятный момент, которого она ждала с таким опасением, наступил. Кровать в номере была одна.

– Как будем спать? – спросила она как можно небрежнее, чтобы Кантор не заметил, как она нервничает. Кантор глянул на кровать и так же небрежно сказал, что она достаточно широкая и на ней можно спать вдвоем, ничуть не мешая друг другу. Делать благородные жесты и спать на полу он явно не собирался. Сама Саэта тоже не собиралась спать на полу, поэтому возражать не стала.

Забравшись под одеяло, она долго лежала без сна, ворочалась и никак не могла успокоиться. Рядом точно так же ворочался Кантор. В темноте его почти не было видно, но слышно было отлично. Он был слишком близко, чтобы она могла спокойно уснуть.

Поворочавшись так с полчаса Саэта поняла, что это не сон, а одно недоразумение, и подумала, что чем лежать и тоскливо ворочаться, лучше хоть поговорить о чем-нибудь.

– Кантор, – тихо позвала она. – Ты спишь?

– Нет, – так же негромко ответил он. – А что?

– А ты хочешь спать?

– Не знаю. По идее, должен хотеть, но что-то мне мешает.

– Это я тебе мешаю?

Кантор минуту помолчал, потом удивленно произнес:

– Ну надо же! Действительно ты. Не надо мне было пить за ужином.

– Что это значит? – негодующе процедила Саэта. – Какое отношение я имею к тому, что ты нажрался за ужином?

– Я вовсе не нажрался. Чтобы нажраться, мне

надо выпить три таких бутылки. А дело обстоит так. Ты не можешь заснуть, потому, что тебя нервирует мое присутствие на одной кровати с тобой. Ты понимаешь, что никакой реальной опасности для тебя я не представляю, но все же испытываешь очень сильный дискомфорт. Верно?

Его голос звучал в темноте где-то совсем рядом. В темноте он казался почти волшебным – густой, низкий, с этакой элегантной хрипотцой. Очень приятный голос. Особенно в темноте, когда всего остального не видно.

– Верно, – ответила Саэта. – И что?

– А я врожденный эмпат, и мои способности усиливаются при воздействии любых наркотических стимуляторов, в том числе алкоголя. Так что твой дискомфорт от моего присутствия я ощущаю как свой собственный, и это не дает мне спать.

– Ты действительно эмпат? – недоверчиво переспросила Саэта. – Мне не говорили.

– А зачем тебе это говорить? Я свои способности не контролирую, они работают стихийно и практическому применению не подлежат. Ну, так что, будем спать по очереди? Или бросим жребий, кому ложиться на пол? Или бросим на фиг безнадежные попытки заснуть и займемся чем-нибудь полезным?

– Давай поболтаем, – предложила Саэта. – Может, оно само пройдет.

– О чем?

– Ну не знаю… О чем-нибудь.

– Хорошо. Сейчас я встану, включу свет… Там еще от ужина что-то осталось.

– Не надо. Давай так полежим, в темноте. Мне так удобнее.

Послышался тихий смешок.

– А что, тебе так противно на меня смотреть?

– Да! – раздраженно выкрикнула Саэта и тут же пожалела, что ведет себя откровенно хамски. Как ни странно, Кантор не обиделся. И смеяться не стал. Промолчал. Но в его молчании чувствовалась озадаченность. Они помолчали немного, потом Саэта осторожно спросила:

– Кантор! А ты долго сидел?

– Нет, – спокойно ответил он. – Луны четыре или пять, наверное. А что?

– И за четыре луны ты опустился до того, чтобы есть тараканов?

– Почему опустился? А, ты думаешь, я их ел, совсем обезумев от голода? Вовсе нет. Я это делал совершено сознательно, понимая, что на лагерных харчах я через луну-другую уже ни на что не буду способен. Ни сбежать сил не останется, ни отбиваться от кавалеров. А вопрос был насущный, в те времена я был симпатичнее, чем сейчас, и многим нравился, а козлов везде хватает… Драться приходилось насмерть, в буквальном смысле, несколько раз по утрам из туалета выносили трупы особо настойчивых. Да и мысль о побеге меня не оставляла, я много об этом думал и очень надеялся, что мне выпадет шанс. И вот чтобы к тому моменту, когда он выпадет, не превратиться в обессилевшего доходягу, стал подкрепляться, чем только мог. В том числе, насекомыми. Они, между прочим, очень питательны.

– Они же противные, как их можно есть… сознательно?

– Закрыв глаза и стиснув зубы. На свете много противных вещей. И со многими приходится мириться во избежание еще более противных. Слушай, не надо про лагерь, ладно? Давай про что-нибудь другое.

– Извини. Ну, расскажи что-нибудь. У тебя такой голос… его приятно слушать. Кстати, мне кажется, я его где-то слышала. Мы с тобой не встречались раньше? Ты говорил, что ты меня знал. Где мы с тобой виделись?

– В консерватории, – проворчал Кантор. – Ты что, маленькая – такие вопросы задавать?