Хроники Януса
Шрифт:
Плиния, слыша мои слова, была очень взволнована. Она просила простить её и сказала, что теперь сама не считает себя достойной быть со мной, так как позволила усомниться в моих чувствах. Я сказал, что это теперь неважно, потому что мы оба хотим быть вместе.
Наша свадьба состоялась в конце июня. Мы принесли обеты верности в храме Юпитера.
Образ аллегории прошлого
Когда я думаю об аллегории прошлого, мне на ум приходит история с кошкой, которую подобрала с улицы моя бабка. Кошка эта оказалась своенравным и избалованным существом; постоянно пакостила и была неласкова со мной, а в ответ на мои попытки завязать с ней дружбу – лишь шипела как змея и топорщила шерсть. Дед ругался и клялся натравить на неё пса, когда однажды увидел как
Припомнив этот случай, я подумал: это весьма символично, что кошка стёрла одни воспоминания и этим породила другие. Так, многое из нашего прошлого подобно воску для её лап – не отпускает и напоминает о себе в тот самый момент, когда мы хотим отвязаться от него…
Теперь из прошлого, так же как кошка из воска – в окно, я прыгну в недавние события. Ибо эта аллегория вот к чему.
Со времени визита сенатора Папирия с семьей в мой дом прошло два дня. Настали нундины, дни покупок и отдыха. Я с утра ушёл на важную встречу, а ближе к полудню Плиния в сопровождении Дебы, Клеона (повара) и другого раба, вышли из дома и отправились в центр. Там их пути разошлись: Клеону и его помощнику надлежало пойти на рынок недалеко от святилища Лар, чтобы набрать корзину устриц. Устрицы эти, выловленные в Ионийском море, продавались нечасто и были необыкновенно вкусны, поэтому я не скупился. Торговец знал Клеона, а я всегда расплачивался с ним вперёд – в то время как Плиния и Деба, разойдясь с Клеоном и побродив по торговым рядам, продолжили путь в сторону Эскулетовых Дубов, где у святилища Дианы мы и условились встретиться.
… Встретившись там, мы двинулись назад. И вот, пройдя шагов двести и свернув на Викус Аренула мы, к нашему удивлению, увидели перед собой тех, пройти мимо которых было бы невозможно для людей нашего круга – это опять были сенатор Папирий и Фабия в сопровождении трёх рабов. Плиния при виде их вздохнула и изменила лицо на вынужденно-приветливое. А я краем глаза заметил, что нубийка как и во время их визита в наш дом когда она увидела Фабию – как-то странно заволновалась.
После приветствий и пары формальных фраз, мы с сенатором отошли сторону и обменялись мнениями о последних событиях в Риме. Я ожидал, что он спросит о моём решении – и он в самом деле спросил меня. Я сказал, что всё ещё думаю, и если он соблаговолит подождать, я извещу его через четыре дня, при этом опять не забыв поблагодарить за столь высокое доверие. На это ноте мы вернулись к женщинам.
Когда я приблизился, я услышал как Фабия что-то говорила жене. Я не знал о чём речь, но догадался, что это нечто из предметов женского обихода…
– Ну-ка подойди и передай это, – вдруг переведя взгляд на Дебу, приказала она.
Странно почему Фабия сама не передала это Плинии.
Деба, взглянув на Плинию и получив от неё утвердительный кивок, подошла к Фабии. Фабия кивнула рабу-носильщику – и тот раскрыл короб. Она вынула из него какой-то флакон, судя по всему, с маслом или душистой эссенцией – и протянула нубийке. Но тут случилась непредвиденность. Фабия то ли не дотянула к ней руку, то ли слишком быстро разжала пальцы. Склянка упала на мостовую и разбилась вдребезги. Мне же, наблюдавшему это (и, думаю, Плинии тоже) показалось, что Фабия нарочно быстро разжала пальцы чтобы Деба не успела перехватить флакон из её рук.
– Неуклюжая дрянь, – выпалила Фабия… и вдруг, размахнувшись, наотмашь хлестнула ладонью по щеке нашу рабыню.
Я нахмурился. Или так, через много лет, это было ответом мне за ту пощёчину?
– Госпожа простить меня, – пробормотала Деба, своим ответом приняв на себя вину.
– «Госпожа простить меня», – передразнила Фабия, – почему за столько лет в Риме ты не можешь выучить наш язык, тупица?
Деба молчала.
– Я скажу. Вот почему. Потому, что боги ограничили ваш разум. Вы созданы, чтобы быть в услужении тем у кого он есть, подобно скоту в услужении людей. Умная человеческая речь вам не под силу, и вы ничего не понимаете кроме языка плети. Тебе нечего сказать мне, безмозглая дура?
У Плинии всё было написано на лице. Но она тут же взяла себя в руки, стараясь не выказывать своих чувств. Я молчал. Я не сомневался, что Фабия нарочно вела себя так, дабы узнать выкажу ли я сочувствие рабыне перед сенатором, слывшего суровым господином – в то время как он, прищурив левый глаз, изучал меня. Без сомнения, она мне мстила за прошлое.
– Твой муж слишком мягок к этому отродью, а зря, – всё более распаляясь, повернулась она к Плинии, – Без наказания они не способны хорошо работать, но всякий раз норовят украсть и обмануть своих хозяев. Если идут с рынка с продуктами, обязательно тайком что-то запихнут в свой грязный рот, а если работают, то постоянно ломают инструменты. Мягкость их портит и делает ротозеями, впрочем… – она осмотрела нубийку, – эта недурна… ты, наверно, была шлюхой прежде чем попасть к своим хозяевам, не так ли? – Фабия скривила губы в едкую улыбку.
Деба молчала и не поднимала головы.
– Ну что за тупая курица, – усмехнулась Фабия. И затем повернулась к моей жене: – Если бы это произошло в моём доме, я бы немедленно приказала высечь её, чтобы впредь была расторопней. – Фабия снова бросила презрительный взгляд на Дебу.
Сенатор саркастически улыбнулся.
– Семья советника пожинает свои плоды, – изрёк он медленно и подчёркнуто назидательно, глядя на неё, но на самом деле адресуя это мне. – Я согласен с тобой. Из-за мягкого обращения раб теряет внимательность и становится ленив. Однако, нам пора.
И они двинулись прочь.
Комментарии к басне
Тем временем в расследовании убийства Марциана появились новые сложности.
Я прежде сказал, что исчез тюремный секретарь и его поиски ни к чему не привели.
Спустя несколько дней префект вызвал меня для разговора. Полониан сказал, что у него есть несколько новостей для меня. Одна из них хорошая, а другие – и тут он загадочно взглянул на меня – зависят от того, как я это восприму. Но обо всём по порядку.
С его слов, пятого дня претор Лициний Силла приказал ему явиться с докладом о положении дел в тайной службе. В здании претории, к его удивлению, его поджидали трое сенаторов, «весьма видных», как он заметил мне. Префект представил свой доклад (на основании моего доклада) о проделанной работе, от успеха которой зависело новое выделение средств из казны. Зачитав доклад, он лестно упомянув меня и моих подчинённых, включая покойного Марциана, не забыв напомнить о помощи его семье. Претор и сенаторы остались довольны. Вопрос выделения новых средств был, кажется, решён. Это было хорошей новостью. Заседание на этом закончилось. Претор Лициний покинул его. Префекта же сенаторы попросили остаться. После этого у них произошёл несколько иной разговор.
Они снова вернулись к убийству Марцина а, также, к удивлению префекта, к исчезновению тюремного секретаря, и высказали озабоченность о затруднении следствия. Один из них, «самый видный», больше других задавал ему вопросы и проявлял тревогу о безопасности узника. Стоит подумать, сказал тот сенатор, как уберечь его от возможного устранения как человека, который слишком много знает. Этот узник, сказал он, ценный источник информации, и если уж враги Рима убили секретаря (хотя даже мне не было известно убили они его или нет!), то следует подумать о более подходящем месте для него. Всё это было изложено в форме пожелания и окончательное решение оставалось за префектом. Но Полониан знал, что значат пожелания от таких людей как он. Я же, со своей стороны, не мог понять почему история с поимкой диверсанта так сильно переполошила их.