Хроники заблудившегося трамвая
Шрифт:
Дан остановился, сел на край поваленного памятника рядом с ней, погладил по длинным тёмным волосам. Девушка повернулась к нему, тоже что-то тихо сказала, накрыла его руку своей. Дан, совсем молоденький, студент, наверно, склонился и осторожно поцеловал девушку.
Ри стиснула зубы и быстро, не обращая внимание на падающие ей на голову ледяные капли, стала выбираться из кустов. В груди всё горело огнём от обиды и ревности, и вместе с тем она ощущала ещё что-то. Та девушка была невероятно похожа на неё. Может, не как близнец, но как двоюродная сестра точно. И когда Дан говорил с ней, когда касался волос и целовал,
На обратном пути она уже не обращала внимание ни на сияющий ковёр из одуванчиков, ни на живописные облака, а густой приторный запах сирени теперь вызывал у Ри только тошноту.
«Может, надо было послушаться Дана и не ходить?» — подумала она, поднимаясь по разбитым ступенькам к заблудившемуся трамваю.
Оказавшись в салоне, Ри первым делом парой заклинаний высушила джинсы и обувь, и принялась отчищать грязь со штанин, не слишком, впрочем, успешно. Её клонило в сон, голова отяжелела, а по телу растеклась простудная слабость. Она снова растянулась на лавке.
Дан не возвращался.
«Что они там делают так долго? — вопрошала Ри в полудрёме. — Трахаются что ли? А, впрочем, плевать».
Ей хотелось, чтобы трамвай поскорее вернул её домой или хотя бы на Квадрат. А уж там она бы справилась и с простудой, и с неоправданными надеждами.
Ри провалилась в сон, а когда открыла глаза, Дана всё ещё не было. Она не знала, сколько спала — пять минут или пару часов, и от этого становилось страшно.
«Может, он решил остаться?» — размышляла она. Впрочем, ни Дан, ни та загадочная девица не показались ей особенно счастливыми, но что понимает в счастье одинокая женщина с призрачным котом?
Она снова задремала, а когда пришла в себя, заметила, что солнце стоит на месте, словно прибитое к небу. Ри вскочила, посмотрела в окно и увидела, как всё та же гружёная песком баржа ныряет под мост, а по тротуару идёт тот же самый мужчина в бейсболке.
Сердце бешено застучало, руки и ноги налились свинцом. Что, если она так и застрянет здесь вместе с трамваем навсегда, никогда не вернётся в свою заваленную хламом комнату, не увидит Нюсик, не поцапается с Ичкой?
Ри замерла, дожидаясь, пока перестанет кружиться голова, и наконец увидела Дана, спешащего к трамваю. Он всё ещё выглядел возмутительно молодо, и она даже обрадовалась, что встретила его взрослым мужчиной, а не в те времена, когда он был студентом. Впрочем, когда Дан был студентом, сама Ри, дай Бог, если перешла в шестой класс…
Едва войдя в салон, он обеспокоенным взглядом окинул её и тут же, в мгновение ока вновь из юноши превратился в сорокалетнего мужчину. И хотя таким он нравился Ри гораздо больше, ей стало обидно: для одних, значит, юношеский задор в глазах, а для неё — усталая тревожность?
Она громко чихнула.
— Похоже, ты совсем разболелась. Температуры нет?
Она пожала плечами. Не дождавшись более внятного ответа, Дан коснулся губами её лба.
— Пока вроде нет.
Ри так и
Она открыла глаза. Трамвай всё ещё летел сквозь туман, не сбавляя хода. Дан сидел, положив здоровую руку на горло, и то ли молился, то ли читал заговор. Слов было не разобрать, но по движениям губ было понятно, что это что-то короткое и повторяющееся. На Ри он не обращал никакого внимания.
Она прислушалась к своим ощущениям. Вроде бы в голове прояснилось, простудная слабость ушла, но это сейчас, пока она лежит на лавке. А что будет, когда придётся встать?
— Проснулась? — Голос Дана звучал звонко и даже молодо, будто ничего и не случилось. — Ты как? Получше?
— Вроде ничего, — ответила Ри и заметила про себя, что говорит сильно в нос. — Получше. Мы больше не останавливались?
Дан покачал головой.
— Тебе подруга ничего не говорила, не объясняла, как его остановить?
— Не-а. Ничего.
С «получше» Ри, конечно, погорячилась. Нос почти не дышал, и говорить что-то длинное и осмысленное не получалось. Она перебирала в памяти все знакомые заговоры, но не смогла найти ничего подходящего на случай простуды.
— Может, надо как в маршрутке, сказать, где нас высадить? — продолжал рассуждать вслух Дан.
Ри пожала плечами. Сколько она помнила, в кабине водителя никого не было, и просить было некого, разве что попытаться уговорить сам трамвай. Только как?
— Я пойду, попробую с ним договориться.
Она нехотя села, и простудная слабость тут же охватила её, и за тем, как Дан идёт к кабине, Ри наблюдала, словно через толщу воды. Вот он остановился и принялся что-то втолковывать пустоте, оживлённо жестикулируя здоровой рукой, а трамвай то замедлятся, то снова набирал ход в такт его движениям. Вот он пропел короткую фразу — с тем же результатом. Вот до Ри донеслись строчки из детского стишка:
— Глубокоуважаемый Вагоноуважатый! Вагоноуважаемый Глубокоуважатый! Во что бы то ни стал Мне надо выходить…
«Идиот! Что же он опять делает!» — подумала Ри и тут же поймала себя на мысли, что знает, как остановить трамвай в нужном месте.
— Стой, не так! Не те стихи! — крикнула она Дану. — Надо вот это! «Остановите, вагоновожатый, Остановите сейчас вагон!»
Трамвай замер, прислушиваясь к её словам, и Ри оставалось только надеяться, что он не примет её прононс за издевательство и не умчит их к чёрту на рога.
— Отвези нас к Нюсик, пожалуйста!
Раздался звонок, заскрежетали невидимые рельсы, вагон качнулся, словно куда-то нырял, и через пару минут в окнах замелькали не белые щупальца тумана, а освещённые рассветным солнцем деревянные домики.
— Вот не думала, что ты до такого опустишься, — сказала Нюсик и взглядом показала на комнату, где, сидя за столом, дремал Дан. На кухне шипел чайник, сонная хозяйка дома доставала из буфета консервы и банки с травами. — Все бабы котов увечных подбирают да собак, а ты увечного мужика притащила!..