Хронометр (Остров Святой Елены)
Шрифт:
Как это у него вырвалось? Отчего? Может, оттого, что вспомнились вечера у камина, тиканье хронометра, карта на стене и ощущение, будто совсем рядом, за окнами, море? Сейчас тоже был хороший вечер и рядом сидели друзья, и Толику захотелось разделить с ними настроение морской таинственности...
Но дело, наверно, не только в этом. Хотелось еще... нет, не похвастаться, а просто показать, что он не хуже других. Олег пьесу написал, а он, Толик, вот... тоже умеет...
А может, просто бес под язык толкнул. Так или иначе, слова сорвались, не поймаешь. Конечно, у Толика тут же заполыхали уши, да было поздно.
— Давай,
— Да нет, я здесь...
— Выходи, выходи. Чтобы как следует.
Ох, зачем он сболтнул? Хоть бы провалиться сквозь веранду. Толик жалобно сказал:
— Но они ведь не как у Лермонтова. Они... самодельные.
— Давай, давай, — сказал Олег.
Толик вышел, помигал, чтобы не так щипало в глазах от смущения, покашлял... ну и ничего, прочитал. Внятно и без торопливости. Потому что раз уж напросился, куда деваться?
Ребята помолчали, посмотрели друг на друга, и Люся неожиданно захлопала. Тогда и другие захлопали. И у Толика опять затеплели уши, а Олег сказал:
— Мы и не знали, что ты поэт.
— Да никакой я не поэт! — Это я случайно сочинил.
— И больше никогда ничего не писал? — удивился Олег.
— Никогда! — Про стихи о месяце Толик опасливо умолчал.
У Олега мелькнуло на лице то ли облегчение, то ли удовольствие. Но тут же опять он стал командиром:
— Эти стихи ты обязательно прочитаешь на концерте.
— Я?! — ужаснулся Толик.
— Конечно. Чего им пропадать?
— Но... это же не Лермонтов, — опять жалобно сказал Толик. — Как это будет? По сравнению с ним...
— Зато это твои собственные стихи. У нас так и называется — самодеятельность... В общем, это тебе боевое задание.
Толик успокоился. Если задание — никуда не денешься. Олег — командир, а Толик — рядовой робингуд.
— И еще, задание, — сказал Олег. — Попроси маму напечатать для концерта пригласительные билеты. Сто штук.
Мама сказала, что напечатать билеты Толик мог бы и сам: не маленький, знает, как управляться с машинкой.
— Да-а... А сколько я провожусь!
Мама смилостивилась и напечатала. И оставила два билета — себе и Варе:
— Посмотрим, что вы за артисты.
У Толика от волнения засосало в животе, как в начале первого экзамена. И привычно зачесался рубчик под коленом...
В день концерта мама выгладила Толику галстук и белую рубашку и достала из шкафа полузабытый вельветовый костюм. Лишь тогда Толик понял, что он и правда вырос за эту половину лета. Жилет еле прикрывал пряжку на поясе, а чтобы застегнуть под коленками манжеты штанов, пришлось изо всех сил натягивать их вниз. И тем не менее, глянувши в зеркало, Толик остался доволен. Он, как и раньше, показался себе похожим на юного капитана из жюль-верновской книжки. Тем более что волосы отросли, а лицо покрылось крепким, как густой чай, загаром.
От Дика Сэнда и Жюля Верна мысли скользнули к другим парусам, к Крузенштерну, к острову Святой Елены. К печальным стихам о воздушном корабле... К своим стихам.
Правильно ли, что он согласился их прочитать? Задание заданием, но можно было и упереться. Наверно, Олег не стал бы приказывать по всей строгости... И зачем Олег вообще такое задание дал? О концерте заботился? Или...
Впервые у Толика мелькнуло недоброе подозрение о командире робингудов. Олег пьесу сочинил, значит,
Но... разве Олег такой? Разве он когда-нибудь кого-нибудь подводил? И Толик разозлился на себя. Особенно когда вспомнил ясное лицо Олега и то, как он красиво подымает голову и откидывает волосы, начиная читать "Воздушный корабль"...
...Он так и читал на концерте. И когда кончил, ему здорово хлопали. Шум стоял по всему саду, потому что на прогнивших скамейках перед эстрадой и прямо на лужайках собралось не меньше ста человек. Это и понятно: билеты робингуды побросали в домашние почтовые ящики на всех ближних улицах. Толик в глубине души это легкомыслие не одобрял. Он побаивался, что могут прийти и такие зрители, которые будут не смотреть и слушать, а свистеть и кукарекать, издеваться над артистами. Особенно если появятся пацаны с Ишимской во главе с известным второгодником и шпаной по кличке Баня... Однако Баня с компанией не явился, а пришли нормальные ребятишки из ближних кварталов. А еще — домохозяйки с мелюзгой-дошколятами. Было несколько тетенек, похожих на инспекторш гороно и два солдата-отпускника. И родственники артистов. В том числе и мама с Варей...
И вот теперь все хлопали Олегу за то, как он здорово прочитал печальные и смелые стихи...
А потом читал Толик.
Он понимал, что его стихам большого успеха ждать нечего, и словно отвечал урок: раз вызвали, надо рассказывать. Правда, когда Толик начал четвертый куплет (он сочинил его позже и на портрете не писал), голос вдруг зазвенел. И увидел Толик острые скалы в сумрачном море, и почему-то представилось, как у стоящих на неспокойном, взволнованном рейде кораблей качаются под реями скрипучие фонари...
Теперь Земля уже почти что вся открыта. Остались тайны только в синей глубине. Они — как старый клад, на острове зарытый. Но, может быть, одна откроется и мне...Толику тоже хлопали хорошо. Однако он чувствовал: эти аплодисменты не за стихи, а просто за выступление, за старание. Из вежливости. На маму и на Варю он не смотрел. И еще раз порадовался, что нет здесь Курганова.
Мама перед концертом спросила:
— А разве Арсения Викторовича ты не пригласил?
Она и накануне напоминала: надо позвать. Но Толика холодом продирало по позвоночнику от одной мысли об этом. И тут уже дело не в простой стеснительности. Арсений Викторович мог обидеться: сперва Толик подарил стихи ему, Курганову, а теперь читает всем, направо-налево. Стихи эти стали частичкой книги, а книга-то не Толика, она Арсения Викторовича. Спросить разрешения? Но получится, будто просишь назад подарок.