Хрупкая душа
Шрифт:
Склонившись над снимками, я пыталась найти хоть какие-то, пусть самые незаметные следы переломов. Я внимательно изучила позвоночник, сердце, ребра, трубчатые кости. Эмбрион с ОП мог к этому моменту уже что-то сломать, но из-за дефекта коллагена увидеть их было еще сложнее. Нельзя винить врача за то, что он не подал тревожных сигналов о, казалось бы, абсолютно нормальном явлении.
На последнем кадре был заснят череп.
Приложив ладони к краям снимка, я вгляделась в четкую, контрастную фотографию мозга.
Совершенно четкую.
Но
Нас, врачей, учат искать отклонения от нормы, а не слишком яркие ее проявления.
Знала ли я, тогда еще не знакомая с тобой и твоей болезнью, что деминерализация свода черепа — это первый признак ОП? Должнали я была знать? Нажала ли Шарлотте на брюшину, чтобы проверить твердость черепа у плода? Я не помнила этого. Я ничего не помнила, кроме одного: я сказала, что синдрома Дауна у ребенка нет.
Я не помнила, приняла ли я тогда какие-либо меры, способные выручить меня сейчас.
Я взяла сумку и вытащила из нее кошелек. На самом дне, под завалами оберток от жвачки и ручек с рекламой фармацевтических компаний, хранилась перетянутая резинкой стопка визиток. Я нашла среди них нужную и набрала номер юридической фирмы с телефона Роба.
— «Букер, Худ и Коутс», — приветствовала меня секретарша.
— Я ваша клиентка на случай врачебной небрежности, — сказала я. — И судя по всему, мне нужна ваша помощь.
В ту ночь я не могла уснуть. Тогда я пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, успела ли измениться за истекшие сутки. Можно ли прочесть на лице человека сомнение? Может, оно оседает в тонких лучиках вокруг глаз или морщинках у губ?
Мы с Робом решили не говорить Эмме, пока не выясним всё досконально. Я заподозрила, что Амелия может проговориться в школе (уроки-то уже начались), но она ведь тоже могла не знать, что задумали ее родители.
Я села на унитаз и уставилась на полную луну, оранжевым шаром дрожащую на подоконнике. Свет лился на плиточный пол и скапливался лужицами в ванне. Скоро рассвет — а значит, мне придется идти на работу и заботиться о пациентках, которые уже беременны или только хотят забеременеть. Вот только я уже не могла быть уверена в своем мнении.
В те немногие разы» когда я не могла заснуть от огорчения, — к примеру, когда умер мой отец или когда офис-менеджер украл несколько тысяч долларов из больницы, — я звонила Шарлотте. И хотя из нас двоих к ночным телефонным разговорам привыкла, скорее, я, она никогда не жаловалась. Вела себя так, словно ждала моего звонка. Я знала, что на следующий день у Шарлотты будет по горло забот с Уиллоу и Амелией, но она часами со мной болтала — обо всем и ни о чем, пока я не успокаивалась.
Я зализывала раны и хотела позвонить своей лучшей подруге. Вот только на этот раз она же мне эти раны и нанесла.
По стене полз паучок. Я не могла оторвать от него глаз. Всё, что я знала о гравитации и физике в целом, указывало на то, что он должен упасть. Чем ближе он подползал к потолку, тем сильнее был мой восторг. Перекинув ножки через край, он заполз под отслоившийся кусок обоев.
Я уже тысячу раз просила подклеить их, но никто меня не слушал. И теперь, как следует присмотревшись, я поняла, что мне вообще не нравятся эти обои. Нам нужно было начать всё с начала. Нанести слой свежей краски.
Опершись коленом о край ванны, я протянула правую руку и одним резким движением сорвала длинный кусок.
Но большая часть бумаги всё же осталась на стене.
Что я понимаю в наклеивании обоев?
Что я вообщепонимаю?
Мне нужен был аппарат для отпаривания, но где его взять в три часа ночи? Так что пришлось включить горячую воду — и в ванне, и в раковине, — чтобы комната заполнилась паром. Я попыталась ухватиться за полоску обоев ногтями.
Меня вдруг обдало потоком холодного воздуха.
— Что ты тут творишь? — спросил Роб, чей силуэт с трудом угадывался в тумане.
— Срываю обои.
— Посреди ночи? Пайпер… — вздохнул он.
— Не спалось.
Он закрыл все краны.
— Постарайся уснуть.
Роб отвел меня обратно в постель, уложил и накрыл одеялом. Я повернулась на бок, он обвил мою талию рукой.
— Я могу сделать ремонт в ванной, — прошептала я, когда по ровному дыханию стало ясно, что он уснул.
Прошлым летом мы с Шарлоттой целый день рассматривали журналы по интерьеру. «Может, минимализм? — предлагала Шарлотта, но тут же переворачивала страницу. — Или французский провинциальный стиль? Тебе надо купить джакузи, — не унималась она. — Унитаз «Тото». Сушилку для полотенец». Я в ответ лишь смеялась: «И заложить дом еще раз?»
Когда я встречусь с Гаем Букером из юридической фирмы, он, должно быть, проведет опись моего имущества. Оценит наш дом. Наши сбережения: пенсионный фонд, деньги на колледж Эмме и все прочие. Всё, что могут отобрать в счет компенсации.
Я решила, что завтра же куплю этот отпарной аппарат. И все остальные инструменты. Я всё сама отремонтирую.
— Похоже, я облажалась, — честно признала я, усаживаясь напротив Гая Букера за крайне импозантным столом с сияющей поверхностью.
Мой адвокат был до боли похож на Кэри Гранта: седые волосы с черными подпалинами на висках, английский костюм, даже ямочка на подбородке точно такая же.
— Давайте я сам решу, облажались вы или нет, — сказал он.
Он сообщил, что у нас есть двадцать дней, чтобы подать отзыв на жалобу. Формальное прошение к суду.
— Значит, остеопсатироз можно диагностировать уже на двадцатой неделе беременности?
— Да. По крайней мере, смертельную форму. УЗИ.
— Тем не менее дочь вашей пациентки осталась в живых.