Хрустальный дождь
Шрифт:
Дихана поднялась.
– Запри их где-нибудь, – сказала она Хайдану. – Просто проследи, чтобы с ними ничего не случилось.
Накануне ночью прекратилась связь с Харфордом и Малейром. Ацтеки достигли Треугольника Рельсов. А теперь еще и это… Дихана вышла на балкон и посмотрела в сторону гавани. Ей была видна арка Гранти и кусочек океана за ней. «Здесь, в городе, мы передрались между собой еще до того, как ацтеки приблизились к стенам на расстояние выстрела», – сказала она себе.
Так удачи тем, кто в пути!
Часть
СЕВЕРНЫЕ ЗЕМЛИ
Глава 46
Путешествие длилось уже неделю. «Реванш» плыл вперед, преодолевая волну за волной северного моря. Каждые несколько часов корабль содрогался от особенно большой волны, набежавшей сбоку, но его нос снова и снова прорывался сквозь темную стену воды, которая стекала с палубы, не причинив вреда.
Движение приобрело определенный ритм, хотя Джон и стремился к тому, чтобы его ускорить. Каждая неделя, проведенная в море, была неделей сражений с ацтеками без его участия.
Потребовалось два дня на то, чтобы самые непривычные к качке – люди-мангусты – обрели свои морские ноги. Еще через день последний из страдальцев перестал извергать все съеденное за борт. Все поверхности на корабле были покрыты принесенной брызгами солью, и тонкая корочка кристаллов хрустела под рукой всякого, кто касался поручней.
К этому времени все участники экспедиции ощутили, что собой представляет долгое морское путешествие. Плохая погода, пронизывающая сырость, частые шторма. Вяленое мясо, долгоносик в муке, крысы в трюмах. Тараканы, консервы, один апельсин в день – на всякий случай. Океан здесь был убийцей, а не другом, как в защищенной рифами акватории Брангстана.
Джон стоял на крыше каюты; под его ногами медленно раскачивался корабль. Оакситль прошел по палубе и остановился рядом.
– Как у тебя дела? – спросил Джон, подходя к Оакситлю у поручней, постоянно прогуливаться вдоль которых вошло у него в привычку. Его предложение индейцу присоединиться к экспедиции было внезапным, но Джон помнил, как обошлись с Оакситлем на улице; на его корабле такого повториться не могло. Оакситль спас ему жизнь, и Джон чувствовал себя в неоплатном долгу перед ним.
– Не думаю, что мой желудок когда-нибудь меня простит.
Джон согнул колени, чтобы стоять прямо к линии горизонта, и улыбнулся. «Реванш» переваливался с боку на бок у него под ногами.
– Через недельку ты привыкнешь.
Маленькая игривая волна подкралась к борту и ударила в него, окатив обоих мужчин брызгами. Капли покатились по непромокаемому плащу Джона, но маленькая струйка пробралась за воротник и потекла по спине.
– О боги! – Оакситль вцепился в поручень. – Еще неделю мучиться!
– Все обойдется. – Джон сложил руки на груди. Нужно только не думать о том, что может означать уходящее время…
– Что ты делаешь в свободные часы?
– Вяжу узлы.
– Узлы?
– Кто-то может себе позволить взять с собой книги и обмениваться ими с другими, когда книги прочитаны, – сказал Джон. – Кто-то овладевает каким-нибудь ремеслом. Узлы – не такое уж плохое начало. Есть умельцы, вырезающие из рыбьих костей фигурки нагих женщин.
Оакситль фыркнул. Посмотрев на Джона, он отнял одну руку от поручней и попытался так же, как тот, подстроиться под качку судна.
– Пожалуй, морское путешествие не очень отличается от долгих вахт в предгорьях, – сказал Оакситль.
– В море человек – худший враг самому себе.
– Так же бывает и в других местах. – Оакситль переступил с ноги на ногу, потеряв равновесие. Он бросил взгляд на переменчивую воду. – Я далеко от дома, Джон. Очень далеко.
– Чувствуешь одиночество? Оакситль кивнул.
– Мне кажется, что у меня нет друзей, нет семьи, и никому не будет дела, если я упаду за борт лодки.
– Это корабль, а не лодка, – поправил Джон. – Но я понимаю тебя. – Океан представлялся чужой страной, бесконечной и постоянно меняющейся.
Этот мир был чужим. Такое ощущение постоянно таилось в подсознании Джона. С тех пор, как началось путешествие, подобные чувства все время преследовали его. Джон относился к ним с отвращением и пытался вызвать образы Шанты и Джерома. Пробуждающиеся в нем ощущения пугали Джона; никогда еще с тех пор, как волны вынесли его на берег Брангстана, перед его умственным взором не представали такие яркие картины. Так почему они являются ему теперь?
С каждой ночью сны про Шанту и Джерома становились все более смутными, перемежаясь кошмарами, преследовавшими Джона до тех пор, пока у него не появилась семья. Чаще всего ему снилось рогатое яйцо, из которого сочилась вода…
И еще Джона постоянно преследовало ощущение одиночества в темной пустоте, раскинувшейся на невообразимое расстояние; каждую ночь он просыпался от этого, обливаясь потом.
– Оакситль, скажи мне честно: что ждет мою семью в Брангстане? – спросил Джон.
– Твою жену, если ей повезет, сделают прислугой. – Оакситль поднял руку, чтобы откинуть темную прядь; в этот момент в борт ударила еще одна волна, индеец потерял равновесие и тяжело сел на палубу. Джон наклонился к нему. – Что сделают с твоим сыном, я не знаю… приближаются несколько празднеств, и боги…
Джон сел на палубу и прислонился головой к стене каюты.
– Празднества? На них приносят в жертву людей, верно? Оакситль ничего не ответил, но молчание было достаточно красноречивым.
Джон стиснул зубы.
– Зачем? – спросил он. – Зачем столько крови?
– Дело не в том, что мы… они ненавидят жизнь. Они ей поклоняются и ценят превыше всего. Жизнь – самый священный дар.
– Так почему?… – Откуда-то снизу, из-под палубы, донесся еле слышный крик.
– А что ты предложил бы своему богу? – спросил Оакситль. – Ил со дна реки? Или самый священный дар? Я знаю песнопения, в которых говорится, что принесение в дар жизни человека – это благочестивое деяние. Разве не такова доктрина христиан, которые живут по эту сторону гор?