Хрустальный лабиринт
Шрифт:
К черту клятвы преданности! Профессора Рассольникова ждут в Столице. А Дерпфельд не собирается ухаживать за больным эгейцем – это Платона почему-то обуяла странная сентиментальность. Так что стражу пора собираться и отправляться домой. За пару часов они домчатся до острова Вдохновения, и Стато расскажет Крто о спасении своей жизни.
Ладно, ладно, хватит благодарности, Атлантида и так все понял…
Нет, не хватит. По случаю спасения Стато устроит пирушку. И его спаситель не может не прийти. Археолога ждут в Столице? Но ведь это завтра. А сегодня – вечеринка и все стражи соберутся в таверне Стражей (другой
На память страж хотел бы что-нибудь подарить своему спасителю… Но он не знает – что. Может, коллекцию раковин? У него есть отличные раковины – куда лучше того барахла, что вывез с Эгеиды Корман. Таких раковин, как у Стато, не купишь – он их собирал еще на Дальнем, а потом привез с собой. Двенадцать раковин. Они невелики, но красоты необычайной. И Платон должен их принять.
– Первый тост за профессора Рассольникова, друга Эгеиды! Пусть всегда у него будет час прилива!
– Час прилива! Час прилива! – загалдели стражи.
Все торопились плеснуть на голову профессора немного пива из своих чаш-раковин. Белый костюм весь был в зелено-желтых и бурых пятнах. Хоть бы предупреждали о подобных обрядах.
– А теперь пьем за Стато! Стато, пусть в гареме у тебя будет десять самок! Осилишь!
Сам Стато, расползшийся амебоподобной массой по креслу-антиграву, согласно кивнул. На голове его была новая маска, казавшаяся абсолютно кукольной. Маску подарила Имма.
– Осилит! – поддакнул Морив. – Главное, чтобы у Крто был час прилива. Тогда и нас подхватит волна. Нужная волна…
– Ребята, мы забыли пожелать прилива Крто… Нужной волны ему! Будем ждать нужной волны!
– А какая волна нужная? – спросил Криг и вздохнул. – Нужная кому? Брегену?.. Императору? Крто?.. Мне не нужны их волны, их приливы. Мне нужен Океан, весь целиком, прозрачный и чистый, блещущий в лучах светила Океан. Без горькой рыбы, без дохлых киторылов на камнях.
– Криг, осторожней… Раковины Слокса повсюду…
– Море сдыхает, какая тут к червям осторожность! Твердь! – выкрикнул Криг. И Платон не сразу понял, что эгеец выругался.
– Но эгейцы сдыхают быстрее, – неожиданно погрустнел Стато и издал пронзительный писк, от которого заложило уши. – За пять лет стадо уменьшилось вдвое. Уже почти нет свободно кормящихся. Все работают на шельфе у Брегена. Скоро и там будет недостача…
– Ну и хорошо, – издал булькающий звук Криг. – Ненавижу стадо.
– А я был в стаде. Три гона. Это было – да… Это было… – Морив издал низкий трубный звук. Имма отпрянула. Буквально отлетела к стене на своем кресле. – Но надо уметь быть в стаде. Вот наука. Быть в стаде и не попасть в ловушку для стада. Пусть другие мрут на старом шельфе. Океан огромен. И для тех, чей IQ повыше, чем у прочих, есть масса возможностей. Я, к примеру, ловил рыбу для кухонь Столичных питалищ. Притаскивал в сети за раз по сотне рыбин. И вот я – страж. А все мои ровесники уже пошли на корм броненосцам.
– Вам нравится такая жизнь? – неожиданно спросил профессор Рассольников. Сам не знал, зачем спрашивает. Вырвалось невольно – и все.
– Тише, говорю! – вновь остерег болтливых друзей Стато. – Или нас всех лишат огня.
«Лишить огня»… – Платон слышал когда-то такую формулировку. Кажется, она звучала иначе. Да-да, «Лишить воды и огня» – это формула наказания. Но вряд ли на Эгеиде можно кого-то лишить воды.
– Так вам нравится так жить? – повторил свой вопрос археолог.
– При чем тут нравится – не нравится? – все больше злился Морив. – Мы – здесь и нигде больше быть не можем. Мы выкарабкались. Отлив не унесет. Будем жить и ждать.
– Но разве это ненормальная жизнь?
– Что есть норма? Мы получаем то, что могут получить стражи. А стадо получает то, что может получить стадо. На островах Блаженства едят хлеб. Настоящий хлеб из настоящей пшеницы, хотя на планете не растет ни зернышка. Но пока у нас есть металл, пока шахтеры грызут шельф, стражи будут есть хлеб.
– Ты отличный парень, профессор, клянусь прибоем! – Стато после пятой кружки местного пива доверительно обхватил лентой-щупальцем Атлантиду за плечи. – Я готов за тебя умереть. Прежде я был готов умереть только за Крто. А теперь – за тебя. Без клятвы, да. Но все равно – готов.
– Местная форма преданности? – поинтересовался профессор.
– Это только кажется, что можно жить и плевать на законы мира, в котором живешь, – проговорила вдруг Имма, разглядывая пустую раковину. – Этот мир впивается в тебя… вгрызается, как огромная минога-паразит. И ты не замечаешь, что уже заражен. Хочешь стать другим, а стал таким же, как все. И ненавидишь других за то, что на них похож. Ненавидишь…
– А почему ты готов умереть за Крто, Стато? – Задавая вопрос, Платон внимательно смотрел на Имму.
– Он спас мне жизнь, как и ты… Он – мой со-островник. И он сделал меня стражем. Имму сделал стражем… Мы все с одного острова – с Дальнего. Крто – замечательный! Правда, Имма?
– О да! – воскликнула она с какой-то странной интонацией и залпом выпила все содержимое раковины себе в рот. – Вот что я скажу… Стато, не обижайся, но это так. Эгейцы воображают, что они эмоциональны. Но это вранье! Да, вранье… – В горле у нее булькнуло – надо понимать, она смеялась. – На самом деле эгеец – это кусок льда. От нестерпимого жара переживаний он обтаивает и пищит. Но все равно внутри остается лед… Все эмоции-вранье. Сентиментальность эгейцев – наносная, подсмотренная. Их ничто не трогает. Ничто не может их сдвинуть с места. Но при каждом прикосновении они визжат, визжат, визжат. А я так хочу, чтобы заткнулись! – Ее красивая маска перекосилась от злобы вместе с невидимым лицом.
– И что же? Не бывает исключений?
– Ну почему же… бывает… иногда. – Имма смотрела на Платона в упор. И в ее глазах чудилось такое отчаяние… – Но лучше бы не было.
Имма опьянела. Не сильно, но достаточно, чтобы попробовать ее разговорить. Жаль, что Дерпфельд отказался идти на пирушку. Ну да ладно, пусть гордится своим средним IQ, а Платон, хотя и профессор археологии, и автор сотни публикаций по космической археологии, человек не гордый, ему не зазорно пировать с глупыми эгейцами. Напротив, очень даже весело.