Худловары
Шрифт:
Я закрываю глаза и переношусь из машины Дженнифер в нашу электричку, которая стучит по рельсам в районе Обухово. За окном пролетает русское кладбище, похожее на деревню гномов. У каждой могилы – свой заборчик, своя скамейка, свои цветы. Совсем другая картина загробного мира, полная противоположность.
Выходит, даже рай у нас разный. Логично. Ведь рай – это место, где человек получает то, чего не хватало в жизни. Индивидуалисты-американцы сыты по горло заборчиками и оградками ещё на этом свете. Поэтому, умирая, они объединяются на ровном зелёном поле.
Смерть исправляет все перекосы, Джен. Вот кто лучший театральный критик.
Зажигалка Будды
Рядом с одним из отделений университета Западной Вирджинии есть тихое местечко под названием Reflection Ponds. Три маленьких пруда на склоне, один под другим. Круглые, метров десять в диаметре. И несколько больших деревьев вокруг. Нечто вроде японского парка. Как раз на пути между нашим домом, где торчат мои русские соседи, и универским кампусом, где обитает американская культура.
На прудах почти никогда никого нет, и я люблю посидеть там один. Но сегодня появился старикан с удочкой. Он насаживает на крючок здоровый кусок пепперони и забрасывает в маленький пруд.
Незадолго до этого я ездил на рыбалку с американцами. И очень расстроил их тем, что забрал домой пойманную рыбу. У них-то принято рыбу отпускать, это называется у них гуманизмом или типа того. Рыбу для еды принято покупать в супермаркете. И заметив старикана-рыбака, я очень интересуюсь, как у него с гуманизмом.
Но то, что я вижу, требует другого слова. У здоровенной усатой рыбины, которую он вытаскивает, весь рот разорван крючками. Очевидно, он ловил её уже десятки раз, потом отпускал и снова ловил. Подходящих слов для описания своих ощущений у меня нет. На гуманизм не похоже, точно.
# # #
О том, что национальность – это язык, на котором ты думаешь, слышал любой дурак. Только не всем дуракам доводилось это проверить, научившись думать на другом языке.
Мне удалось. Но дело не в этом. Любой, кто интенсивно готовится к тестам типа TOEFL и GRE, вполне может достичь такого состояния, когда не только думать, но и сны на английском видеть начинаешь.
Круче другое – состояние между языками. Эдакий тамбур, откуда можно посмотреть в оба вагона.
Множество культурных стереотипов с обеих сторон сгорают ещё раньше: очевидные крайности убивают друг друга при столкновении в отдельно взятой голове, когда ты только приехал в другую страну. Но самое интересное происходит, едва добираешься до ядра. До языка.
Да, он велик и могуч. Но в то же время он – усреднённая глупость твоего народа. Ну, может, тебе и не нужна сотня разных слов для обозначения «снега», как у эскимосов (тем более что на самом деле их не сотня, а всего с десяток, как у нас). А как насчёт семи разных вариантов
Погружаясь в чужой язык и переставая пользоваться своим, оказываешься в забавном ступоре. Слова того и другого языка, словно рыбы двух видов, начинают бороться друг с другом, кто быстрее всплывёт в твоей памяти. В этой борьбе они тормозят друг друга и на время оставляют в покое тебя самого. Тут-то и видишь реальность без ярлычков.
Это быстро проходит. Но на задворках сознания все равно остаётся памятка, что ты прикурил от зажигалки Будды. Прикурил и пошёл обратно.
# # #
Стихотворение Элизабет Бишоп, начинавшееся словами «The art of losing isn’t hard to master», появилось в распечатке, которую Джим Хармс раздавал на занятии по «сложным стихотворным формам». Сначала меня и зацепила форма – виланелла. Я хотел перевести текст на русский, назло верлибролюбивому Джиму, назвавшему все эти формы «архаичными» и «неестественными».
Перевод долго не получался. Потом до меня дошло: дело не в форме, а в содержании. Стих был красивым, но пустым.
И когда это стало ясно, сразу же написался совсем другой текст. От Элизабет осталась только первая строчка, в качестве эпиграфа. Спасибо, Джим, за твой курс. Иногда достаточно и строчки.
Всем искусствам искусство – Искусство Терять.
Начинаешь, как в школе, с простейших вещей:
бросил взгляд на цыганский подол октября,
не успел и моргнуть – а уже два часа
пролетели зазря. Или связка ключей
где-то запропастилась. Потом адреса,
телефоны друзей – это все уплывёт,
если в лужу случайно уронишь блокнот…
Дальше – больше, быстрее. Искусство Терять —
это просто способность сказать «не беда».
Города, где бывал, где мечтал побывать, —
оставляй их легко, как окурки. Смотри:
я оставил пять стран, где осел «навсегда»,
и «единственных» женщин – как минимум три.
Но и это ещё не предел мастерства.
Вот когда растеряешь даже слова —
вот тогда и найдёшь,
ничего не ища,
шляпку жёлудя
в рваной подкладке плаща,
да примеришь на пальцы —
и глянь, подошла
безымянному,
словно его и ждала
эта улица в прошлое,
круглая дверь
в день,
где ты начинал
курс Искусства Потерь.
Обратная связь
Первые языковые отрыжки начинаются через полгода. Русский прёт обратно. Рыбы родной речи, повоевав с рыбами английского, выныривают на поверхность злыми и потрёпанными, но гораздо шустрее. Ни грамма жира. И прут они с такой силой, что иногда вылетает по пяти стихотворений в день.