I'm a slave for you
Шрифт:
Горячие губы скользили по коже девушки, оставляя за собой красные следы от зубов. Дыхание Малфоя участилось, ускорилось. Он растягивал каждое мгновение, наслаждаясь игрой в прятки… Гермиона боялась, что если посмеет ослушаться, попытается вырваться, Драко вновь ударит ее, заставит молить о пощаде, ползать на коленках и плакать, «наслаждаясь» собственным положением.
– Ты сегодня такая славная девочка, Гермиона, я даже не хочу, чтобы тебе было слишком больно, – произнес слизеринец, противно растягивая слова. – Но придется немного потерпеть.
Гриффиндорка не успела осознать, что сказал ее господин, как уже оказалась перевернутой на живот.
Настоящий Драко, тот, что прошел через столь многое, потерял ногу, всесильного господина, Гермиону, глядел на неприятную картину с отвращением. Ему не нравилось увиденное, не нравилось, что двойник его столь жесток, столь злобен и порочен в своих желаниях… «Почему двойник, Драко, почему? Вспомни… Это же ты сам», – подумал юноша.
Гермиона вскрикнула, как только пальцы слизеринца легли ей на нижние губы. Тепло рук господина обожгло ее чувствительную кожу, заставило хрупкое тельце рабыни вздрогнуть от неожиданности. Гриффиндорка осторожно наклонилась вперед, инстинктивно стараясь отодвинуться, но сильная рука Драко прижимала ее к кровати, заставляла чувствовать себя еще более ничтожной, еще более слабой.
– Тихо, тихо, – прошептал Малфой. – Я еще даже не начал.
К своему неудовольствию, юноша понял, что Гермиона совсем не рада его обществу. Она такая сухая, такая теплая внизу… Драко поднес пальцы к ее рту, требовательно направляя их внутрь. Девушка разжала зубы, нехотя впустила юношу. Малфой, с садистским наслаждением, глядел на унижение рабыни.
– Помоги себе не чувствовать боли, – прошептал Малфой.
Пальцы его, смоченные слюной рабыни, вновь скользнули по нижним губам гриффиндорки. Теперь юноша двигался быстрее, ему словно стало удобнее, лучше внутри нее. Горячее дыхание обожгло щеку Гермионы. Она поняла, что Драко наклонился к ее покрасневшему от смущения лицу.
Пальцы его осторожно скользнули внутрь, заставляя Гермиону дернуться в сторону, сдавленно вскрикнуть. Малфой рад был такой реакции. Ему нравилось, когда Гермиона кричала, нравилось, как она вырывается, плачет в его сильных объятьях и жмется к стене, стараясь отдалиться…
Драко, не в силах больше дразнить сам себя, осторожно отодвинулся от Гермионы. Он чуть приподнялся, сильнее надавливая на спину девушки, приподнимая ее стройные бедра. Малфой пытался разбудить дремавшую в ней страсть, пытался хоть как-то заставить ее поддаться призрачному искушению, но не мог. Страх пожрал само ее сознание, черной золой он заполнил ее душу, не пуская внутрь стройного тела живительный свет.
– Прошу… – в надежду на избавление, прошептала Гермиона.
Драко, нависший над стройным телом, остановился, ухмыляясь. Ему нравилось, что гордая львица «сломалась», превратилась в замученную своевольным ребенком кошку, такую покладистую, такую славную и милую… Малфой наклонился к лицу Гермионы, опалив ее шею горячим дыханием. Он слышал, как ускорился пульс девушки, видел, как напряглись ее мышцы.
– Чего ты просишь? Не трогать тебя? Нет, так я не могу… – произнес Драко, медленно входя в Гермиону.
Желание его было столь велико, что не проникнуть в девушку слишком глубоко, слишком резко ему казалось очень сложным. Страсть, кипевшая в сильной груди,
– Не надо так резко, – всхлипывая, прошептала Гермиона.
– Придется терпеть, я же сказал, – хмыкнув, ответил Малфой.
Он не сбавил темпа, не собирался останавливаться, не хотел. Драко было совершенно плевать на чувства грязнокровки, плевать на то, что ей больно, противно в его лапах… Но одному из Малфоев. Слизеринец, стоявший у стены, с ужасом понимал, что это действительно он сам… Драко не мог вспомнить, когда конкретно он взял девушку столь грубо, но понимал, что это действительно воспоминание, не сон…
Малфой двигался быстро, каждым своим движением заставляя Гермиону выгибаться, стонать, кричать от боли. Он почти полностью входил в нее и почти полностью выходил, терзая нежную плоть. Хрупкое тело рабыни покрылось испариной. Ноги дрожали от боли, агонии, что все нарастала и нарастала. Она не получала никакого удовольствия, даже призрачного, отдаленного эха блаженства не было в ее теле.
Гермиона даже не пыталась убежать, увернуться от «ласк» господина. Она неподвижно лежала в его руках, стараясь не двигаться, не дышать… Может быть, тогда он закончит быстрее, отпустит ее, прекратит измываться над и без того измученным телом. Но Малфой все набирал темп, чуть порыкивая в такт своим движениям. Ему нравилось чувствовать себя хищником, нравилось выпускать зверя, что таился внутри его черной, холодной души.
Гриффиндорка стонала все громче, все жалобнее, все протяжнее были ее отрывистые хриплые вскрики. Девушка силилась сказать что-то, но не могла. Каждый раз, когда она открывала рот, тело ее сотрясалось, Драко толкался сзади, заставляя глаза наполняться слезами. Взор Гермионы обратился к юноше, что стоял у двери. Малфой ощущал всю ее боль, все отчаяние… Но он не мог сделать ничего.
Слизеринец пытался сделать шаг вперед, к ней, но не мог. Теперь он – калека, калека, что не может двигаться без чужой помощи. Невидимая стена отделяла его от страшного действа, невидимая стена не позволяла ему приблизиться, но разрешала наблюдать. И Драко, слушая внутренний голос, глядел на Гермиону. Ее хрупкое тело вжималось в высокий пуховой матрас, ее глаза постепенно наполнялись слезами… Они собирались в крупные капли и катились по щекам, черча соленые мокрые дорожки, спускаясь к подмятым под нее подушкам.
Юноша пытался отвернуться, но не мог.
Он слышал стоны Гермионы, слышал рык, что рвется из груди Драко… Из его груди. По телу юноши вдруг разлилась слабость. Она заполнила каждую клеточку его вымученного организма, прокралась в каждый уголок разума, души Малфоя. Веки стали такими тяжелыми, что Драко не мог больше держать глаза открытыми. Отводя взор к полу, юноша почувствовал, что слезы копятся в его глазах.
Драко плакал. Точно потерявшее мать дитя… Он сожалел о содеянном, но не мог ничего исправить. Если бы только был шанс вернуться, изменить встречу с Гермионой, начать заново. Малфой вызволил бы грязнокровку, позволил ей убежать, скрыться, если только та пожелает скрываться рядом с жестоким пленителем… Веки Драко опустились, картинки сменились непроглядной тьмой. Спасительной, всепоглощающей тьмой, дарующей покой.