И аз воздам

Шопперт Андрей Готлибович

— Интересно, — Александр тоже повернулся к Витгенштейну и смерил его оттаявшим взглядом. — Это вы про деда и отц… Про муштру?

— Эх, не удалось начать издалека. У вас острый ум, Ваше Императорское Величество …

— Александр Павлович.

— Слушаюсь, Александр Павлович. Вот, представьте. До неприятеля четыреста шагов и батальонная колонна марширует в штыковую атаку. Сколько выстрелов сделает противник в наших солдатиков?

— Около десяти, — подсказал Аракчеев.

— То есть, больше половина солдат и офицеров по дороге поляжет. А ведь красиво строем шли в атаку. А теперь пусть они россыпью бегут эти четыреста шагов.

— Пять? — повернулся к Аракчееву за одобрением император. Тот кивнул.

— Ничего подобного. Тоже десять.

Солдат с полной выкладкой с ранцем, кивером, тяжеленным ружьём, в тяжёлых прохудившихся сапогах, по пересечённой местности пробежит только двести шагов, потом сдохнет и пойдёт шагом, да ещё и мешаться друг другу будут, собьют строй и ногу.

— Прямо вижу эту картину, — согласился Александр.

— И при чём тут дети? — первый раз заговорил Чарторыйский, резко так спросил, презрительно, как профессор у дауна.

— Чтобы пробежать четыреста шагов не ломая строй и не сдохнув на половине пути, нужно ежедневно тренировать солдат.

— Предлагаете отменить муштру, дикую вольницу татарскую создать в армии? — вскинулся Аракчеев.

— Да, ничего подобного, граф. Муштра нужна обязательно. Солдаты должны быстро и без всяких рассуждений выполнять команду командира. Это должно стать у них рефлексом.

— Тогда что же вы предлагаете генерал и, на самом деле, при чём тут дети? — Александр тоже взял чашку, оттопырив мизинец. Восссспитание. Не хухры мухры.

— Сколько офицеров сейчас пробегут вместе с солдатами эти четыреста шагов, Александр Павлович? — Брехт взял чашку, ох, настоящий костяной фарфор, чашка прозрачная и невесомая.

— Думаю …

— Нет, Государь, — перебил его Аракчеев, — не один не пробежит.

— Я пробегу, — отхлебнул чай Пётр Христианович. Один во всей русской армии, не сбавляя темпа, а наоборот, ускорившись в самом конце, как и надлежит при штыковой атаке. В ссылке в деревушке своей крохотной больше заниматься нечем было, вот и тренировался. Научиться можно всему. Ведь самоцель не просто пробежать, а сохранить силы для штыковой атаки с обязательным ускорением в самом конце. Импульс нужен. Импульс же по рассуждениям Рене Декарта — это произведение массы на скорость. Массу не изменить, а вот скорость можно. А дальше закон сохранения импульса, с каким ты ударишь по противнику с таким он и отлетит.

— А дети? — подняла серые глаза на графа вдовствующая императрица, твою налево, восхищённые глаза.

— Допустим, только допустим, что мы поменяли тактику, и в атаку солдаты будут бежать все четыреста или даже тысячу шагов, я и столько пробегу. Кто их этому будет учить? Кто будет увлекать роты и батальоны в атаку, сейчас у нас не таких офицеров. Нужно готовить новых офицеров с детства. Вот в этих суворовских училищах детей и будут готовить на офицеров, которым по плечу, по зубам новые способы ведения боевых действий. И ответ на вопрос, который вы хотите задать, Александр Павлович, не только бегать. Метко стрелять, проходить за сутки по семьдесят вёрст с полным боекомплектом. Самое дорого сейчас на войне порох. Потому, чтобы экономить и иметь запас на случай войны мы бережём порох и не учим солдат меткой стрельбе, при залповой стрельбе кто-нибудь да попадёт. Началась война, и мы выдали солдатам пороха вдоволь, а они не умеют быстро заряжать ружьё, и тем более винтовальную пищаль и не умеют метко стрелять и все огромные деньги, что вложены в покупку пороха, пойдут прахом. Только много дыма получим, а не убитых врагов. Это, как не есть вкусный пирог, экономя его для праздника, а он, когда праздник наступил, в сухарь превратился. И тогда не съел и сейчас уже толку от него никакого. Эти дети должны кроме силы и выносливости научиться метко стрелять и быстро заряжать ружья и винтовальные пищали. А потом научить этому своих солдат. Думаю, зря расформировали егерские батальоны, нужно пойти вам, Ваше Императорское Величество, в противоположном направлении, собрать всех егерей со всей армии в пару егерских полков, проверить их, потом отсеять случайных, и увеличить состав полка вдвое, чтобы каждый обучил своего новенького

соседа. Через год разделить полки на четыре нормального состава и так далее, пока у нас не будет пару десятков егерских полков. И начать очень медленно, не вызывая подозрения у наших друзей и противников, скупать по всей Европе штуцера, а ещё — организовать их большее производство в нашей стране. Демидова позвать из Италии, пусть на Урале новый завод построит по изготовлению штуцеров и длинноствольных пушек.

— Вы, Пётр Христианович, прожектёр. Не знал о том. Мне вы казались бесстрашным рубакой. — Удивлённо поднял на него глаза от чашки, которую крутил в руках, Александр.

— Прожектёрство и есть. — Подсел к столу Адам Чарторыйский. Наша армия и так самая сильная в Европе. И победу всегда добывают не пехотинцы, а кавалерия. Нет ничего лучше лихой сабельной атаки.

— Согласен с вами князь, кавалерия это сила. Опять пример. Вот ветка перед тобой, а у тебя сабля, рубанул и перерубил ветку. А если вместо ветки ствол пушки. Сломаешь саблю и всё. Никак не поможет кавалерия при штурме крепости, при атаке на редуты или на плотное каре — просто поляжет. Кавалерия хороша против кавалерии и добивать отступающего, деморализованного противника. Против пехоты, повёрнутой к ней штыками, кавалерия бессильна, лошадь на штык не пойдёт, а если пойдёт, то погибнет сама и покалечит всадника, и создаст завал непроходимый для следующей лошади. А пехотинец в день пройдёт большее расстояние, ему не нужно вёдра овса, не нужно отдыхать часами, пастись, в холода вообще с лошадьми проблема.

— Граф, я согласен нужно организовать несколько таких Суворовских школ и написать для них программы, возьмитесь? — загорелся Александр.

— Я? — Как-то по-другому Брехт себе будущее распланировал.

— Вы генерал.

— Ваше императорское Величество, Александр Павлович, ну, куда мне, я тупой амбал рубака. «Мне бы саблю да коня — Да на линию огня! А дворцовые интрижки — Энто все не про меня»!

— Постойте, граф, это про вас же слухи ходят, что вы тост про бабку Екатерину написали. Прочтите, — Александр это ребёнок просто. Непосредственный, восторженный и не умеющий концентрироваться на важном. То суворовское училище ему подавай, то сразу тост.

— Кхм, тост ведь …

— Маман!

— Изольда. — Девка или фрейлина, ну, всё одно девка, страшная вся в оспинах и с зализанными волосами появилась мгновенно. — Бутылку шампанского и пять бокалов.

Принесли, разлили.

— Ну, назвался груздём — съедят под водку. Слушайте. Тост на русском. На французском так красиво не получится. Бедный язык. Язык черни парижской и врагов наших.

— Редко, друзья, нам встречаться приходится,

но уж когда довелось,

вспомним, что было, выпьем, как водится,

как на Руси повелось.

Встанем, товарищи, выпьем за гвардию,

равных ей в мужестве нет.

Тост наш за Родину, тост наш (за Сталина), за Матушку,

тост наш за знамя Побед!

Нахлобучили по бокалу кислятины, не умеют полусладкое шампанское ещё делать. Отсталая нация эти французы. Не могут догадаться вино из изюма делать или тупо сахара добавлять.

— Великолепно, граф! — зааплодировала другая матушка.

— Представляешь, маман, а я не поверил. Позавчера имел беседу с Дмитрием Ивановичем Хвостовым, обер-прокурором синода и пиитом нашим известным, так он мне между делом, когда я его вирши похвалил, сказал, что лучший поэт сейчас в России это Пётр Христианович. Я не поверил, а он мне отрывок стихотворения графа прочитал, удивительная вещь, а какой слог. — Александр требовательно глянул на Брехта.