И да убоится жена
Шрифт:
– Муж всё пытается заменить наш "бассейн" на модерновую ванну, а я не даю, мне так больше нравится, недаром ведь лучшие коньяки в дубовых бочках выдерживают, а не в эмалированных, а мы что, хуже разве? И девчонкам в радость здесь плескаться... Захочешь в воде полежать - вон, пробку заткни на место, потом вытащишь... А я уже успела искупаться, пока ты вздремнул...
Марина стояла перед ним в лёгком халатике, с играющими на её лице отблесками газового пламени из колонки, а он никак не решался скинуть с себя простыню, в которую завернулся, очнувшись от её прикосновения после короткого забытья. Ей передалось его смущение, и она отвернулась:
– Ладно, я побежала на кухню - обещала же накормить, а ты смывай свой пот, трудяга..., - она засмеялась, - твою одёжку я положу вот сюда на скамейку...
Домой Ширинбек добрался около трёх часов
IV
Внесемейные радости
Тот первый вечер, который Ширинбек провёл с Мариной, стал началом его новой жизни, поворотом в судьбе, о котором он раньше и помышлять не мог, и даже теперь не знал, к добру ведёт его эта дорога или к несчастью. Знал наверняка лишь то, что сворачивать с неё он не хочет, да и не может, и пройдёт её до конца.
После шести лет добропорядочной семейной жизни Ширинбек, уже несколько лет встречаясь с той, кого он в первые же дни окрестил "золотко" и "Санта Мария", совершенно искренне продолжал считать себя однолюбом. Может быть, где-то в самой глубине его подсознания коренились понятия о древних восточных порядках нормального семейного уклада с двумя и более жёнами, не говоря уже о целых гаремах, но он продолжал заботливо относиться к жене матери своих детей, без тени сомнений и колебаний совести принимая как должное её заботы о себе и традиционную покорность во всём, кроме, разве, отношения к спиртному. Пару раз Ширинбек допустил серьёзный перебор, засидевшись с товарищами в ресторане по возвращении на берег, и оба раза Гюльнара без всяких упрёков и скандалов на первые отгульные дни устраивала "бунт Лизистраты", полностью игнорируя супружескую постель. Никакие его извинения и уговоры не могли устоять против её главных доводов - плохой пример для детей и вероятность зачатия калеки или вообще урода. Ширинбек по натуре не был ни драчуном, ни насильником, поэтому приходилось мириться с её упорством, и в последующие приезды быть воздержанней при коллективных выездах из зоны "сухого закона".
Конечно, их отношения за годы совместной жизни изменились. С одной стороны, укрепились, став привычней, понятней и взрослее, что ли. Гюля угадывала с полуслова и полужеста желания мужа, примерно представляя себе нелёгкие условия его работы, накапливающуюся за вахтовую декаду усталость, нервное напряжение, да и просто с детства она видела отношение своей матери к отцу - Гамиду, слесарю колхозной МТС, мастеру на все руки, и не представляла себе иного поведения женщины в семье. Ширинбек же благодаря этому не почувствовал особой разницы в собственном комфорте от смены семейного положения, плавно перейдя из заботливых рук матери в не менее заботливые - жены. Мириам первое время ревниво присматривалась к невестке, не навязываясь, однако, со своими советами, но вскоре убедилась, что Гюля как жена и хозяйка заслуживает полного доверия, и пока они жили вместе лишь помогала ей с детьми. Через год после рождения второго ребёнка Ширинбек получил от предприятия трёхкомнатную квартиру в новом микрорайоне, перевёз свою семью, но Мириам-ханум уже не в силах была оторваться от общения с внуками, и ежедневно, как на работу, через весь город ездила к ним, давая возможность Гюльнаре продолжать ткать "свои ковры".
С другой стороны, с появлением в семье детей во взаимоотношениях супругов повеяло некоторой прохладой - пропала страсть, нетерпение, с которыми они ждали друг друга и наслаждались близостью во время его приездов с моря на отгульные дни. После первых и, особенно, после вторых родов Гюля сильно поправилась, можно сказать, растолстела, выглядела намного старше своих лет, даже походка стала степенной, куда-то подевалась недавняя лёгкость и быстрота движений, а их сохранившаяся грациозность уже казалась даже смешной в сочетании с её погрузневшей фигурой.
Ширинбек и раньше предполагал, что, возможно, когда-нибудь Гюля станет напоминать свою толстушку-мать, добрейшую Зулейху-ханум, но это "когда-нибудь", по его мнению, должно было наступить лет через тридцать-сорок, а не через пять-шесть...
Конечно, будь Гюльнара из городских девчонок, она, воспользовавшись возможностями косметики и упаковавшись в соответствующие корсеты и пояса, могла бы вызывать на улицах восхищённые взгляды и причмокивания встречных мужчин "пях-пях-пях, какой фугур", но подобные ухищрения не соответствовали её духу, да и не для дома это, не для семьи.
Недостаток теплоты в отношениях с мужем она восполняла любовью к своим мальчишкам - Рустамчику и малышу Гамидке, души не чаявшим в своей ласковой маме.
Два года назад Гюля оставила работу, полностью посвятив своё время детям и освободив свекровь от каждодневной тряски и давки в маршрутных автобусах в пиковые часы. Теперь Мириам стала желанным гостем в любые дни и в любое время. Иногда, когда Ширинбек был в море, а свекровь располагалась на весь день, Гюля наведывалась в Старый город, в свой цех на Большой Крепостной улице. Её появление встречала улыбкой даже обычно непроницаемая красноволосая начальница Сура-ханум, отчего её лицо становилось похожим на печёное яблочко, но это было признаком высшей доброжелательности. Работницы-подруги вскакивали со своих табуреточек у станков, с радостными возгласами и смехом окружали гостью, засыпая её вопросами о житье-бытье, о детях. Однако, через десять-пятнадцать минут их весёлый щебет, объятия и поцелуи прерывались начальственным голосом Суры-ханум, которая без этого просто перестала бы быть самой собой:
– Расулова, ты отняла у коллектива рабочее время... Вон свободный станок заболевшей Зейнаб, можешь отработать... Если хочешь, - добавляла она после небольшой паузы. Конечно, Гюля хотела... И с удовольствием на пару часов погружалась в любимую работу, вновь ощущая пальцами упругие шерстяные нити, послушно ложащиеся в причудливый орнамент ковра...
Гюльнара уже давно заметила перемены в поведении мужа, причём не в худшую сторону. Он приезжал с работы уже не уставший и угрюмый, а какой-то даже просветлённый, был внимателен к ней и детям, шутил, ночами называл её "уютненькой толстушкой". А по тому, как он тщательно каждый раз готовился к отъезду, отбраковывая подбираемые ему бельё и сорочки, решила, что это неспроста, а для кого-то на работе, но она бы никогда не посмела заводить с мужем разговор на эту тему. А с тех пор как Ширинбек получил очередное повышение по службе - замначальника участка бурения, количество отгульных дней на берегу существенно сократилось. Он объяснял Гюле:
– Понимаешь, раньше как мастеру мне начисляли 12-часовой рабочий день с соответствующими отгулами, а теперь как инженерно-техническому работнику - 10,5, хотя фактически рабочее время не нормировано. И потом день отъезда и день приезда для оплаты суточных считается за один день, кстати, как утверждает наш бухгалтер, день рождения и день смерти - тоже...
Она согласно кивала, хотя его доводы, особенно, последний, ничего ей не разъясняли. Но признаться в этом мужу было равносильно тому, как предстать перед ним нагой при дневном свете, чего Гюльнара никогда не допускала и раньше, а уж теперь, с её телесами... Она даже традиционный поход в баню с будущей свекровью перед свадьбой до сих пор вспоминала со смущением.
Будучи воспитанной в восточных традициях, Гюля заранее прощала своему "господину" возможный грех неверности, особенно учитывая его безукоризненное отношение к семье.
Между тем, изменение графика отгулов объяснялось гораздо проще. Ширинбек с работы приезжал прямо к Марине, а домой являлся на следующий день, естественно, в хорошем расположении духа. То же и в обратном направлении - уходил из дома, как на работу, на сутки раньше графика. Время от времени, нечасто, Марина просила его сдвинуть свой приезд или отъезд на пару дней в ту или иную сторону, и ему всегда удавалось договориться со своим сменщиком, раньше - с мастером, теперь - с начальником участка об этих небольших изменениях. Ещё она просила обязательно звонить ей в дни свиданий по утрам до половины восьмого, до школы, и в случае непредвиденных обстоятельств он должен был услышать, что ошибся номером. За три с лишним года их встреч такие обстоятельства случались не более пяти раз - как-то ответил мужской голос, и Ширинбек дал отбой, в другой раз он "не туда попал", и пару раз болели дети и Марина брала бюллетень по уходу за ними.