И даже когда я смеюсь, я должен плакать…
Шрифт:
— Наши страны? — Миша от ужаса слегка подпрыгнул на стуле.
— Ну, не сами страны, конечно, мы продадим все, что только можно продать в наших странах и на чем сейчас все помешаны, как были помешаны в 1945 году янки, да и мы тоже, только у нас не было денег и нечего было обменять. Так вот, все бросались на эсэсовские значки, униформы и вермахтовские пистолеты, и «Майн кампф» и фотографии Ильзы Кох. Столько концлагерных фотографий просто не могло быть, но кто знал, как выглядела Ильза Кох? Это было так же, как со щепками от креста, на котором был распят Христос. Если уж люди на чем-то помешались и непременно хотят это иметь…
«…Кипит наш разум возмущенный», — ревели те, снаружи.
— Но в наших странах нет ничего, на чем был бы помешан хоть кто-нибудь в мире, —
— Что ты понимаешь! Я достану, а ты продашь. Поедешь в Берлин, тут рукой подать, 32 километра.
«…Это есть наш последний и решительный бой…»
— Но что ты достанешь, что я мог бы продать, Лева? — опять спросил Миша.
— Я тебе объясню, Миша, я тебе потом все объясню.
«…с Интернационалом воспрянет род людской!»
16
И вот Миша стоит у огромного стола в зоопарке, а вокруг него водоворот сумасшедшего карнавала. Теперь больше нет Запада и Востока Германии, теперь все едино, и Стена, этот «антифашистский крепостной вал», даровавший ГДР мир и безопасность и защищавший ее от войны и колорадского жука, осталась только в обломках. В 21 час 29 минут 19 февраля 1990 года начался слом участка между КПП «Чарли» и зданием рейхстага, а тем временем с западной стороны бетоноломы продолжают выбивать ряд за рядом блоки из кладки крепостного вала. Уже повсюду видны трещины и дыры, дети пролезают в отверстия, чтобы играть в бывшей запретной зоне, но быстро возвращаются обратно, потому что там до сих пор патрули и мины, и поэтому они играют в «перебежчиков» на западной стороне: один хочет перебежать, а другие стреляют в него из палок, и вот он падает замертво, и приходит очередь следующего убегать, а убитый может стрелять в него. Даже папы и мамы, дяди и тети, а то и бабушки с дедушками лезут через дыры в стене, чтобы взглянуть, что там, с той стороны. Они, конечно, могли бы получить пропуск на каком-нибудь пропускном пункте, но там всюду царит безумная давка и стоят бесконечные очереди — с Запада на Восток и с Востока на Запад. Конная полиция следит за соблюдением запрета на парковку, который в равной степени относится и к «Трабби», и к «Мерседесам».
Миша стоит за столом, сделанным из малярных козел и пяти длинных досок; на нем целая груда всевозможных вещей, которые когда-то были дороги и ценны для людей в ГДР, являлись высокими наградами, — это ордена и знаки отличия, грамоты и партийные значки, а также униформы и разная экипировка.
Теперь ордена и прочая мишура лежат здесь на красной бархатной обивке, эти напоминания о счастливых моментах в жизни стольких неизвестных людей. Здесь, среди многих других, «Знамя Труда» и «Орден Карла Маркса», «Звезда Дружбы Народов» первой степени и изящный женский партийный значок СЕПГ, более крупная модель для мужчин, «Орден Заслуг перед Отечеством» (четыре степени!), «Медаль Ганса Беймлера», «Орден Шарнхорста» и всевозможные знаки отличия СНМ. Ах, Свободная Немецкая Молодежь, куда ты подевалась? Вот тут лежит экипировка твоих членов, флажки, значки, уставы. Не так, как в сказке о прекрасной Магдалине, которая была так добра, что могла бескорыстно отдать все до последней нательной рубашки, и за это ей в подол падали золотые талеры, нет, многие свободные немецкие девушки продавали Леве свои последние рубашки за талеры, а тот передавал их Мише для перепродажи по соответственно более высокой цене. Учителя продали за бесценок свои «Медали Песталоцци» так же, как противники нацизма продали свои значки узников концентрационных лагерей. Они очень красивы, в форме трапеции, обрамлены миниатюрными флагами всех стран, граждане которых страдали и выжили в концентрационных лагерях.
Когда Лева Петраков принес эти почетные значки узников — торговля тем временем развернулась вовсю, Мише принадлежали два самых длинных стола, — так вот, как только появились эти значки, Миша сказал:
— Нет, Лева, это уж слишком, значки узников концентрационных лагерей я продавать не буду! До чего мы докатились! Я не могу перепродавать купленные за бесценок награды, которые красный или католик, еврей или социалист получили за то, что выстояли до
— А почему ты этого не можешь?
— Потому… потому… — Миша стал сопеть и заикаться. — Потому что… Я считаю, что верность и вера, солидарность, смелость и справедливость, неподкупность и мужество — это все-таки прекрасные качества, даже если политики осквернили их, используя в преступных целях. Все же эти качества остаются прекрасными! А мы продаем все это, как будто это последнее дерьмо, дружище, мы здесь пускаем с молотка целую страну!
— Ну да, мы с самого начала собирались это делать!
— Да, мы собирались, но…
— Но? — спросил Лева и улыбнулся.
— Но не до такого же свинства!
— До сих пор ты торговал с воодушевлением!
— Да, только теперь, когда ты принес кучу значков узников концлагерей, до меня, наконец, действительно дошло, какую мы совершаем низость.
А Лева, улыбаясь, покачал головой и сказал:
— Справедливость, солидарность, мужество, смелость, вера… Где же теперь все это можно найти?
— Это все есть! И всегда будет!
— Тогда скажи-ка мне, почему люди продали все эти знаки отличия за мужество, смелость и веру, да что там продали, они просто набросились на меня, они меня умоляли с протянутыми руками: возьми, пожалуйста, возьми, нам это больше не нужно! Почему им это больше не нужно, Миша, почему? Потому что они сыты этими побрякушками по горло. За красивые слова они вкалывали, надрывались и страдали, а теперь им говорят, что они старались для преступников и ради идеи, которая обанкротилась, да еще как. Я имею в виду…
— Социализм, — сказал Миша.
— Да, я его имею в виду. Социализм вдруг оказался дерьмом — а вовсе не извратившие социализм. Люди! — сказал Лева, скривив рот. — Люди! Верить, верить, ради Бога, не думать самостоятельно! И не протестовать, если идея обанкротилась! Я не думаю, что только идея социализма, я думаю, то же с христианством и со всеми другими великими идеями и учениями. Каждая из них, вероятно, сначала была прекрасной. Но, попав в руки фанатов, они становятся ужасными и убийственными. Недобросовестные идеологи пользуются идеализмом людей! Ты такой же идеалист, такой же добрый человек, преисполненный наивности. Сколько раз я тебе говорил, — ты должен это понять, чем скорее, тем лучше.
— Я, — сказал Миша, — понимаю тех, кто верил в социализм, и тех, кто продолжает верить, несмотря ни на что, потому что они считают — просто люди слишком дурны и подлы для этого, я их очень хорошо понимаю…
— Но ваши политики, — перебил Лева, — эксплуатировали и обманывали народ, а тем, кто, не замечая этого, самоотверженно трудился ради «равенства всех людей на Земле», они выдали по куску жести. Да, да, успокойся, это всего лишь цветная жесть, не больше! Посмотри на наших генералов! У них вся грудь аж до пупка увешана этими жестяными побрякушками, таскает такой придурок на себе десять килограммов. И здесь, в ГДР, все было точно так же: ордена в награду за глупость да шикарная униформа. А тех, кто сопротивлялся, они сажали в тюрьмы, пытали, уничтожали, а заодно и их семьи, и ничего им не оставили, кроме слез. И это, Миша, наконец, многие поняли и отчаялись, потому что они отдали десятилетия свой жизни за то, чтобы в мире была справедливость и всем хватало хлеба, а теперь они видят, что их обманули. Не осуществилась мечта о солидарности и справедливости, о хлебе для всех, все мечты кончились. Поэтому им больше не нужны эти значки, они их больше не могут видеть, как свидетельства того, что их бессовестно и жестоко обманули!
— Но… — начал было Миша, однако тут же снова замолчал.
— Но что?
— Но те, кто был в концлагере, кто боролся против Гитлера, против фашистской чумы. Кто пережил нищету и болезни, для них по крайней мере все должно быть иначе.
— И для них тоже, — сказал Лева — Наоборот, им хуже всех. Потому что они вынуждены признать, что их борьба против фашизма за коммунизм и социализм была абсолютно идиотской и бессмысленной. А как же? Ведь фашистское отродье выжило и преуспевает. Посмотри, как они вновь сильны!