И дети их после них
Шрифт:
– Ты где был?
– Нигде. Курил с девчонками.
– Они здесь?
– Ага.
– И что?
– Да ничего…
Кузен с секунду разглядывал его.
– Обратно поведу я.
– А тот тип чего хотел?
– Класс! Им всем нужно курево. Я загнал им шмали на шесть сотен.
– Серьезно?
Кузен показал ему бабки, и Антони повеселел. Настолько, что ему снова захотелось выпить.
– Только ты там смотри, не слишком увлекайся, – сказал кузен.
Двумя банками пива позже Антони решился зайти в гостиную. Там на полу, на диванах было полно парочек, которые, буквально прилипнув друг к другу, лапались и целовались
Стеф с подружкой тоже были тут, они сидели в глубине комнаты, прислонившись спиной к стеклянным дверям, ведущим наружу. С ними были три парня, которых Антони никогда не видел. Все они сидели прямо на полу с размякшим видом, вперемешку, касаясь друг друга коленями, а самый длинный из парней вообще лежал. Но особое внимание привлекал его сосед, чувак в кожаной куртке с грязными волосами, настоящий красавчик, похожий на Боба Дилана, хотя и с большой натяжкой, и одетый с элегантной небрежностью. Кроме того, в эту минуту играли «Let It Be», такая тоска. Антони сделал несколько шагов в их направлении. Он не прочь был бы тоже смешаться с этой компанией. Но это, конечно, было невозможно.
Потом парень в кожаной куртке достал из кармана какой-то пузырек, откупорил его, поднес к ноздрям и глубоко вдохнул. После чего протянул пузырек Стеф. Потом все нюхали по очереди и при этом ржали как ненормальные. Эффект, похоже, достигался чуть ли не моментально, но через минуту все проходило. Так что очень быстро они снова впали в то же самое томное оцепенение. Стеф и красавчик переглядывались, старались незаметно коснуться друг друга. В комнате было не меньше плюс тридцати. Как только этому придурку не жарко в кожаной куртке? Когда пузырек пошел по второму кругу, Антони решил попытать счастья.
– Привет.
На него обратились пять пар глаз.
– Это кто? – спросил самый длинный, тот, что лежал на полу.
Стеф и ее подружка уже явно не имели ни малейшего понятия. Верзила приподнялся и щелкнул пальцами. Даже когда он сидел, было видно, какой он здоровенный, настоящий Шварценеггер. Он был в пастельной футболке и сандалиях на босу ногу.
– Чего тебе?
Клеманс только что нюхнула из пузырька. Она нервно закудахтала и стала перевязывать свой конский хвост. Настала очередь Стеф. Та сделала глубокий вдох.
– Блин, как будто башку пломбиром накачали.
Остальные сочли это сравнение отличным: ощущение самое то. Когда пузырек вернулся к типу в кожаной куртке, тот обратился к Антони:
– Хочешь попробовать?
Все уставились на него мутными глазами, ожидая, что будет дальше.
– А что это? – спросил Антони.
– Попробуй, узнаешь.
Антони и сам не знал почему, но все они казались ему одинаковыми, похожими между собой. Ничего такого, какие-то детали в тряпках, которые были на них надеты, манера держаться, что-то смутно-поверхностное. Ему трудно было бы обозначить это словами, но он вдруг почувствовал себя каким-то мелким, жалким, ничтожным. Ему захотелось свалить. Он взял пузырек.
– Давай, – не унимался кожаный, втягивая ноздрями воздух.
– Оставь его в покое, Симон, – сказала Клеманс.
– Ну что, слабо? – подключился «Шварценеггер».
Наполовину прикрыв правый глаз, он изобразил асимметричное лицо Антони. Тот сжал кулаки, что было еще глупее,
– Прекрати сейчас же, идиот несчастный! – сказала Клем и пнула шутника ногой.
Затем сердито обратилась к Антони:
– Чего тебе надо? Катись отсюда.
Но Антони не мог уже шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он, не отрываясь, смотрел на верзилу. У него даже голова закружилась. Стеф, взиравшая на все это с коровьим безразличием, решила разрядить обстановку.
– Так…
Она встала на ноги и потянулась, как гигантская кошка. Шварценеггер тоже поднялся. Он был на голову выше Антони, не меньше.
– Ладно тебе, шуток не понимаешь, – сказал третий чувак.
– Да он по-любому на ногах не стоит.
– Ты что, блевать собрался?
– Ясное дело, сейчас блеванет.
– Да он весь белый.
– Эй!
Антони не понимал, что с ним происходит. Он поднес пузырек к носу, скорее, чтобы не ударить в грязь лицом, чем для чего-то другого, и сделал глубокий вдох. Тут же мозг его словно обдало струей холодного воздуха, и он засмеялся. Кожаная куртка забрал свой пузырек обратно. Остальные смылись, а Антони остался сидеть по-турецки, свесив голову на грудь, совершенно один, в полной отключке.
Придя в сознание, он обнаружил, что лежит поперек лестницы где-то снаружи, волосы у него мокрые, а кузен пытается напоить его водой. Тут же сидела Клем.
– Что случилось?
– Ты отрубился.
Он не сразу понял. Он слышал музыку, голоса кузена и Клем и изо всех сил старался держать глаза открытыми. Потом Клем ушла, и он снова спросил, что случилось.
– Ты надрался как свинья. А потом грохнулся, вот и все.
– Я еще какую-то хрень нюхал.
– Ага, Клем говорила.
– Да?
– Это она отыскала меня, когда ты свалился.
– Она тоже ничего.
– Ага, нормальная девчонка.
Потом кузен пояснил ему, кто были те два чувака – Шварценеггер и кожаная куртка. Антони слышал про них: братья Ротье, папенькины сынки, раздолбаи, возомнившие себя хозяевами долины. На самом деле их дядя тридцать лет подряд был мэром, пока рак поджелудочной железы не отправил его на тот свет. Но даже больным он долго еще расхаживал по Эйанжу, злющий, с раздутым брюхом, высоко перетянутым ремнем. Особенно поражало его пожелтевшее, осунувшееся, словно втянутое внутрь лицо, с которого искоса поглядывали хищные птичьи глаза. Он умер, так и не выпустив из рук мандата, до самой могилы оставаясь городским головой. Все остальные Ротье так или иначе принадлежали к избранным: аптекари, инженеры, разбогатевшие коммерсанты, врачи общей практики. Их можно было встретить повсюду, от Тулузы до Парижа. Везде они занимали ответственные посты, осуществляли руководство, что-то возглавляли, выполняли важную и непыльную работу. Что не мешало некоторым из их отпрысков в пубертатный период испытывать определенные трудности. К таковым явно относились и Симон со своим братцем.
– Не знаю, что такое я понюхал.
– Растворитель какой-то или попперс. Они же крезанутые, эти чуваки, глотают и нюхают что ни попадя.
– Твоя тоже, кстати, нюхала.
– Знаю, – сказал кузен.
– Долго уламывал?
– Еще чего.
Когда Антони немного очухался, они два раза обошли вокруг дома. Антони чувствовал себя по-настоящему пьяным. Ему хотелось домой.
– Поедем, а? Чего-то я устал.
– Еще даже двенадцати нет.
– Хреново мне. Сейчас бы в койку.