И девять ждут тебя карет
Шрифт:
— Правда? А я была убеждена, что мадам сказала, будто няня ушла потому, что здесь слишком уединенное место. Должно быть, я ошиблась. — Я поймала себя на том, что пожимаю плечами, и решительно пресекла этот чисто галльский жест. — Она, наверное, просто предупреждала меня, чтобы я не очень-то рассчитывала на веселье. Но мадам была очень озабочена тем, чтобы найти ребенку девушку, которая могла бы учить его говорить по-английски.
— Мсье Филипп прекрасно говорит по-английски,— гордо сказала миссис Седдон.
— Очень рада это слышать, — сказала я, засмеявшись. — Ну, как бы то ни
— Мсье Филипп выглядит моложе своих лет, — сказала миссис Седдон, — но иногда он бывает чересчур серьезен, и мне это не очень-то нравится. Но что можно ожидать после всего, что случилось! Бедная крошка! В конце концов он привыкнет, но на это надо время.
— Знаю, — сказала я.
Она несколько секунд испытующе смотрела на меня.
— Простите меня, мисс Мартин, а вы помните своих родителей?
— Конечно.
Миссис Седдон глядела на меня ласково, но с нескрываемым любопытством. Ну что ж, любезность за любезность. Она, должно быть, так же хочет узнать обо мне, как я — о семействе де Вальми.
— Мне было четырнадцать, когда родители погибли в авиакатастрофе, — как и у Филиппа. Думаю, мадам сказала вам, что я воспитывалась в Англии в приюте.
— По правде говоря, да. Она написала мне, что услышала ваше имя от одной своей знакомой, леди Бенчли, которая каждый год приезжает в Эвиан, и эта леди очень хорошо отозвалась о вас, очень!
— Не знаю, как ее благодарить. Леди Бенчли была одной из попечительниц моего приюта последние три года, когда я жила там. Потом я ушла из приюта и стала работать в школе для мальчиков, и оказалось, что там учится сын леди Бенчли. В родительский день она туда приехала, мы встретились и поговорили. Когда я призналась, что ненавижу эту школу, она спросила, не хочу ли я получить работу в хорошем доме за границей, потому что ее приятельница, мадам де Вальми, ищет гувернантку для племянника и интересовалась, не знает ли леди подходящей девушки из приюта. Как только я услышала, что надо будет ехать во Францию, я сразу же согласилась. Я... я всегда мечтала пожить во Франции. На следующий день я поехала в Лондон к леди Бенчли. Она обещала позвонить мадам относительно меня, ну и... я получила эту работу.
Я умолчала о том, что мадам де Вальми, вероятно, ценила рекомендацию леди Бенчли более высоко, чем та заслуживала, ибо эта леди была добродушной, но на редкость безалаберной особой, которая проводила значительную часть времени в бесполезных хлопотах и служила чем-то вроде частной конторы по найму прислуги и посредником между своими знакомыми и приютом Констанс Батчер; сомневаюсь, чтобы она так уж хорошо меня знала. Кроме того, по-видимому, мадам де Вальми была столь озабочена тем, чтобы найти подходящую девушку за время своего короткого пребывания в Лондоне, что не так тщательно, как могла бы, изучила историю моей жизни. Но, конечно, для нее это не имело большого значения.
Я улыбнулась миссис Седдон, которая продолжала испытующе смотреть на меня. Потом
— Ну ладно, — произнесла она, — ладно.
Домоправительница не сказала вслух: «Вы подойдете», но по ее тону было ясно, что она подумала именно это. Она открыла дверь:
— Ну а теперь мне действительно надо идти. Берта — горничная, которой поручена эта часть дома, — скоро принесет вам чай. Увидите — она хорошая девушка, хотя немного взбалмошная. Думаю, вы кое-как поймете друг друга с помощью мсье Филиппа.
— Надеюсь, — ответила я. — А где мсье Филипп?
— Он, наверное, в детской, — сказала миссис Седдон, стоя у двери. — Но вообще-то мадам сказала, что сегодня вы можете с ним не возиться. Прежде всего вам нужно выпить чашку чая — настоящего чая, хотя понадобилось почти тридцать лет, чтобы они научились заваривать его как следует, — хорошенько отдохнуть перед ужином, а с мсье Филиппом успеете познакомиться завтра. Сегодня устраивайтесь.
— Очень хорошо, — сказала я. — Спасибо, миссис Седдон. С удовольствием попробую ваш чай.
Дверь за ней закрылась. Я услышала ее мягкие, неторопливые шаги по коридору.
Я застыла, глядя на дверь, машинально разглаживая складки на нижней юбке, которую вынула из чемодана.
Мне не давали покоя два момента нашего разговора. Во-первых, я не должна была показывать, что слышала и поняла слова миссис Седдон о лифте, когда она беседовала с мадам де Вальми по-французски. Если я и дальше буду совершать такие же ошибки, то уж лучше сразу признаться в обмане, пока еще не поздно.
Во-вторых, мне показался очень странным совет, который дала мне, уходя, миссис Седдон. «Можете сегодня с ним не возиться... он, наверное, в детской...» Я аккуратно положила в шкаф нижнюю юбку и тихонько вышла из своей уютной спальни, прошла бежево-розовую гостиную, подошла к двери в комнату для занятий. На минуту я остановилась в нерешительности. Из комнаты не доносилось ни звука.
Я тихонько постучала, потом нажала на позолоченную ручку. Дверь мягко приоткрылась.
Я распахнула ее шире и вошла.
Первое, что пришло мне в голову: Филиппа никак не назовешь красивым мальчиком.
Он выглядел слишком маленьким для своего возраста, с тонкой шеей и круглой головой. Черные волосы очень коротко подстрижены, кожа бледная, почти восковая. Огромные черные глаза; запястья и коленки трогательно тоненькие и костлявые. На нем были темно-синие шорты и полосатый трикотажный жакет. Лежа на животе, он читал большую книгу: такой заброшенный, крошечный на широком роскошном ковре.
Мальчик поднял голову и медленно встал.
— Я мадемуазель Мартин. А вы, должно быть, Филипп, — сказала я по-английски.
Он застенчиво кивнул. Потом сказалось воспитание: он сделал шаг вперед, протянув руку.
— Очень рад, мадемуазель Мартин. — Голос его был невыразительным, тонким и слабым, как и сам он.— Надеюсь, вам понравится в Вальми.
Пожимая его тонкие пальцы, я вдруг с особой остротой ощутила, что передо мной — владелец Вальми. Эта мысль, как ни странно, сделала его в моих глазах еще более хрупким и маленьким.