… и компания
Шрифт:
И господин де Шаллери замер от изумления, когда юный Потоберж, задрав на американский манер ноги чуть не выше головы, вдруг громогласно выразил мысль, тайно волновавшую всех:
– И подумать только, что Лорилье отправился на охоту в такую погоду!
Однако господин Булинье не согласился перевести разговор на другую тему.
– Я вижу, – потирая руки с какой-то излишней нервозностью, пробормотал он негромко, но таким пронзительным голоском, что все присутствующие обернулись в его сторону, – я вижу, что совершенно излишне передавать вам то, что мне поручили вам передать.
– Что это он еще задумал, наш
Рассматривая на узорном ковре отпечатки своих подметок, Булинье несколько томно продолжал:
– Эти наивные младенцы воображают, что в наш клуб так же легко войти, как в первый попавшийся трактир.
Слушатели сдвинулись плотней. А господин де Шаллери, наполовину протиснувшийся в дверь, ведущую в игорный зал, остановился, но не обернулся. Тогда господин Булинье схватился левой рукой за запястье правой, как будто намереваясь вести самого себя в участок, яростно потряс своей пленной рукой, пытаясь вырвать ее из тисков левой руки, исполняющей полицейские функции, вскинул голову и прокричал:
– Знаете, милый Пьеротэн, какое поручение возложили на меня эти Зимлеры? Им, видите ли, недостает второго поручителя, чтобы баллотироваться в члены клуба.
Взрывы смеха, презрительное фырканье заглушили его последние слова. Послышался тонкий голосок Пьеро-тэна:
– Но поскольку они не найдут второго…
– Вы ошибаетесь. Если это может иметь какое-нибудь значение, то я…
Господин Лепленье поднялся с места и спокойно подошел к столику, где стояла спичечница.
Сначала перед присутствующими возникло нечто напоминающее тыкву – огромный шишковатый череп, на мгновенье вобравший в себя весь свет, излучаемый люстрой. Затем – обрамленное легкими пушистыми бакенбардами и венчиком белоснежных волос лицо благородной скульптуры, на котором главенствовал лоб, выпуклый и блестевший, как отлакированный. От носа до подбородка шла бело-розовая поверхность, пересеченная вялой линией рта.
Хотя члены клуба уже давно привыкли к манерам господина Лепленье, тем не менее, когда он встал с места и направился к столу под мерное колыхание длиннополого сюртука, бившего его по коленям, они почувствовали себя не совсем в своей тарелке. Причиной тому был отнюдь не огромный рост господина Лепленье, – все, начиная от прочных ботинок и серых гетр до крахмального воротничка с черным адвокатским галстуком, каждая мелочь его туалета обличала в нем бывшего денди, смелого нарушителя недолговечных законов моды, свято верящего в непогрешимость своего вкуса.
– …если, конечно, никто из вас, милостивые государи, не видит в этом ничего предосудительного.
Господин Лепленье во время разговора медленно поворачивал голову то влево, то вправо; потом он зажег спичку таким точным и вместе с тем таким изящным движением, что все присутствующие невольно взглянули на его широкую кисть, полуприкрытую рукавом сюртука.
Впрочем, этих скупых жестов оказалось вполне достаточно, чтобы обнаружить в господине Лепленье новые, и, пожалуй, не столь барственные черты. Из-под бровей сверкнули маленькие, слишком близко поставленные свиные глазки. Да и нос у него был сапожком, – типично клоунский нос, толстый, самый простонародный.
Теперь вам понятно, отчего его голос звучал столь иронически. Чтобы завершить портрет господина Лепленье, добавим, что
Присутствующие остолбенели.
– Господин Лепленье! – воскликнул юный Потоберж, схватившись от изумления за собственные щиколотки.
Лепленье повысил голос, он звучал теперь до оскорбительности высокомерно и вместе с тем весьма убежденно:
– Да, милостивые государи, эти люди для меня не безразличны. Я не могу забыть, что они бедные эльзасские беженцы. Их внешний вид меня не касается; вопрос вероисповедания, как вам известно, для меня никакой роли не играет, и на нашей земле мы должны помогать друг другу.
Воцарилось молчание, и только когда господин Лепленье раскурил трубку, господина де Шаллери прорвало:
– Вы просто шутите, Лепленье! Да ведь они… Помните мое слово, вы еще раскаетесь!..
– Поживем – увидим. Надеюсь, господин Булипье не возражает, чтобы я был вторым поручителем?
Булинье не знал, что ответить. Спор зашел слишком далеко, и он чувствовал себя, как рыба, выброшенная на берег. Он пробормотал несколько невнятных слов и с удрученным видом подошел к своим коллегам.
Пьеротэн, непременный секретарь Коммерческого клуба, в подобных обстоятельствах привык действовать как часовой механизм. Равнодушный ко всему на свете, он начинал развивать лихорадочную деятельность, стоило только щелкнуть механизму, приводящему в движение колесики клубных правил и уставов:
– Ай, ай, ай, ай, ай! Правила требуют, как вы знаете, господа, в случае если имеются возражения и если поручители, как вы знаете, не являются членами правления клуба, как в данном случае, то правила требуют одобрения по меньшей мере, как вы знаете, четверти членов клуба. Устав клуба, как вы знаете, старается предусмотреть любые возможности! Конечно, господин Лепленье не должен обижаться.
– Хорошо. Исполняйте ваши секретарские обязанности. Нас здесь…
– Двадцать восемь! – крикнул с места Лефомбер.
– Итак, присутствует двадцать восемь человек, следовательно, примерно больше трети членов клуба.
– Только постоянные члены!
– Только постоянные. Будем действовать согласно предложенным здесь господином Пьеротэном правилам. Если результат окажется неблагоприятным, на том и покончим.
Через несколько минут господин Лепленье, спокойный и насмешливый, стоял против двадцати шести джентльменов, столпившихся у дверей игорного зала. А Гектор Булинье, наподобие понтонного моста, сорвавшегося со швартовов, растерянно шнырял по комнате, лавируя своей материальной оболочкой среди кресел и увязая совестью в бесконечных сомнениях.