… и компания

Блок Жан-Ришар

– Старик здорово еще крепкий, – шепнул Вениамин Гийому, улучив подходящий момент и кивая на начальственную фигуру дяди Миртиля. – По-прежнему важен и по-прежнему туп. Это-то и продлевает жизнь. Надеюсь, дядюшка, вы покажете мне вашу фабрику? Должно быть, там многое переменилось за это время? Ведь вы прямо-таки здешние короли!

– Гийом тебя сводит, – ответил дядя, буро покраснев от похвал племянника. – Я теперь быстро устаю, а там есть на что посмотреть, когда, понятно, хотят смотреть. Нынче везде такие усовершенствования, что нам, старикам, и не поспеть.

«Что ж, посмотрим», – решил про себя мистер Бен. Он вспомнил то немногое, что запечатлелось в его памяти но дороге с вокзала.

В гостиную вошел Жюстен, он не без умысла задержался на фабрике. По его соображениям, столь поздний приход должен

был выгодно подчеркнуть размах его бурной деятельности.

– А ну-ка, ну-ка! Значит, вот он, мой старый попутчик по шарабану! Да точно ли это был шарабан, а, Жоз? Но, видит бог, кобыла была чистокровным скакуном и задала нам перцу! Ну-ка подойди поближе, дай на тебя посмотреть, мистер Жюстен. Прекрасно! Вот моя рука. Пожимать разрешается? Спасибо. Ты уже больше не прыгаешь через канавы в лесу? Нет? А я бы с удовольствием попрыгал. Говорят, ты стал шикарным джентльменом. Да ты, кажется, вздумал церемонии разводить, вот еще дурачина! Я вернулся в эту дряхлую страну, чтобы повидать наше семейство и порадоваться, что мы все еще живы. Я люблю слушать: моя привычка много болтать, чтобы много узнать. Но где же остальные?

Маленькие красные глазки неугомонного кузена перебегали по лицам родственников, и Жозеф почувствовал, как в доброе старое время, какую-то неловкость, словно его поджаривали на медленном огне.

– Ты еще не видел моих ребятишек, – сказал он.

– Верно. А ну-ка представь мне их, фабрикант!

– Лора пошли за ними, – послышался бесцветный голос Гермины.

Завтрак устроили в доме Гийома, куда после смерти Ипполита переселились Сара и Миртиль.

– Разве у вас пет телефона? – осведомился Вениамин, резко повернувшись к Гийому.

– Пока еще нет, еще нет, – ответил тот улыбаясь.

– А на фабрике? Как? И на фабрике тоже нет? Но почему же?

Родимое пятно дяди Миртиля вдруг пошло складками – он тоже улыбнулся.

– Ну, знаешь, если вводить все эти новшества…

– Конечно, вводить, обязательно вводить!

– А из каких таких средств? – съехидничал дядя, и Бен узнал его охрипший от окриков голос.

– Но ведь в этом сама жизнь, и это дает сто на сто. А, вот она, молодежь!

Вениамин произвел настоящий смотр, причем результаты его наблюдений были частично высказаны вслух в многословных излияниях, но наибольшая и притом самая существенная часть утаена про себя:

– А ну-ка, посмотрим сначала на эту девицу. – «Рыженькая, конечно, любимица дедушки и бабушки Штернов. Жирновата. Есть грех!» – Д-да, черт побери!.. – «Бог спас меня от ее мамаши; надеюсь, он спасет кого-нибудь и от дочки. Ого, эта девица не растеряется, но чувствуется еще неопытность – репертуар не богатый. Нужно разнообразить приемы, дочь моя». – А теперь посмотрим вот на этого свободного гражданина. Ей-богу Жозеф для них корму не жалеет! – «Если фирма „Зимлер и K°“ рассчитывает на этого, чтобы угнаться за прогрессом, то…» – Славный мальчик, очень славный. Не отстает от старших. – «Хотел бы я посмотреть, что будет, когда этот откормленный мальчишка заполучит денежки, нажитые его папашей. Вандевр отомстит ему за себя. Да, печальная комбинация. В таком случае уж лучше эльзасское захолустье и тележка разносчика. А их правнуков сумеют ощипать еврейчики из Галиции. Галиция уж обязательно явится за добычей в этот богоспасаемый Запад, и от хваленого Запада не останется ничего, все пожрут!» – Ага! Ого! Вот это да! Это что еще за парочка? Так я и знал! Значит, я не зря сюда приехал.

В гостиную весело впорхнула Лора, позади нее слышался беззаботный детский смех, вдруг разом оборвавшийся на пороге при виде янки в золотых очках.

– Да пощадит господь мои сорок три года! О Юдифь, Руфь, Ревекка! О женщины моего племени! Почему я не встретил такую вот в двадцать пять лет? Молчу, молчу, старый грешник, и будем смотреть во все глаза, мы сюда за этим приехали. Честное слово, кто бы мог предвидеть? Ведь я помню, как вот эта самая Лора кокетничала со мной в шарабане. (Да точно ли еще это был шарабан?) – «Но кто же огранил этот бриллиант? Если не ошибаюсь, этот молодой человек с блестящими и немного сладкими глазами и есть тот Луи, который старается прикинуться смиренным, а жизнь так и бьет изо всех его пор. Запомни, мой мальчик, немножко лицемерия никогда не помешает, но только не слишком. Уверен,

что вы, молодой человек, с утра до вечера только и делаете, что отрицаете сей мир, породивший вас. Что ж, это очень неглупо. Однако будет еще лучше, если вы не особенно затянете это хотя и нужное, но бесплодное занятие. И потом мне не нравится, что в ваших удлиненных глазах больше томности, чем положено вам по возрасту. Ведь, если не ошибаюсь, вам не так давно минуло четырнадцать лет? Но я еще к вам вернусь, мой юный друг. Пусть ваши беспокойные глаза наглядятся досыта, а я сейчас буду любезничать вот с этими ветхими портретами, а также с этой милой девицей, с которой вы так веселились за дверью. Потому что только ее одну да еще, пожалуй, меня ваше присутствие не превращает в плоскую хромолитографию». – Алло, Элиза, твои дети сама прелесть! А огурчики, Гермина, ну и огурчики! Целых семнадцать лет я не пробовал соленых огурцов, если не считать одного-единственного раза в еврейском ресторане в Чикаго. Там ножи и вилки приковывают к столу цепочкой (правда, при желании можно пользоваться собственным перочинным ножиком) по причине их огромной ценности, – они ведь железные. Ресторан существует и поныне. Непременно поведу вас туда обедать, когда вы отдадите мне визит. Надеюсь, что вы рано или поздно приедете. Могу взять в дело десяток таких толстяков, как Чарли. К тому же не следует допускать, чтобы немцы завладели Америкой. Что касается Жюстена – полагаю, ему будет полезно подышать с полгода тамошним воздухом. Поедешь со мной, и в пять лет вы удвоите ваши доходы. Ну, об этом еще поговорим. Тетя Сара, я привез тебе массачусетскую шаль. Если ты по-прежнему отказываешься стареть, о нас скоро будут говорить: «Вон идет отец с дочерью!»

Слова Вениамина ласкали слух его родственников – ведь молва как-никак приписывала ему шестьдесят миллионов долларов. Правда, мужчины были немного задеты, что их не принимают всерьез, – по крайней мере, такое у них создалось впечатление. Зато приезд племянника дал богатейшую пищу воспоминаниям Сары и Миртиля, они улыбались картинам своей воскресшей юности, а его приветливый голос смягчал самые далекие, полузабытые горести.

– У него голос совсем как у дедушки! Ты помнишь, Миртиль? Отец нашей Минны и Людовика, маленького Людовика из Дании. Ах боже мой, как сейчас вижу – на нашей свадьбе он танцевал с моей сестрой Пальмирой. Ах!

Поток слез хлынул из-под сморщенных век, обжигая лицо, как лава. На одну минуту обедавшие наклонились над тарелками, чтобы не спугнуть призраков ушедших времен. Потом снова пошли генеалогические изыскания – старинные брачные узы связывали Эльзас с Лотарингией, Саар с Франш-Конте.

– Да ведь я еще не видел тетю Бабетту! – вдруг воскликнул Вениамин, отодвигая чашку кофе, – Где тетя Бабетта, где дядя Вильгельм?

– Наша Бабетта уже давно не встает с кресел, – ответила Сара, покачивая головой.

– Ах, бедняжка! – сказал Вениамин. – Побегу сейчас же к ней. А они по-прежнему живут на… на… на какой нее это улице… в таком темном погребе? А как дядя?

– Его… гм… ты увидишь на фабрике, – ответил Миртиль, не то сдержанно, не то смущенно.

Пришлось немедленно отвести бойкого кузена к маленькому домику на улице Сен-Симплисиен.

– Как мило с твоей стороны, что ты не забыл старых калек, – встретил гостя пронзительный и певучий голос тети Бабетты. Водянка приковала ее к креслу, но кукольное личико по-прежнему приветливо улыбалось. – Каким важным господином ты стал! Неужели это тот самый Вениаминчик, который на каникулах бегал с несчастным Ламбером по нашему маленькому дворику в Кольмаре? Ты еще помнишь, Вениамин, наш домик в Эльзасе? Сколько воды с тех пор утекло и как все это далеко!

– Тетя Бабетта, посмотри, какие штучки делают у нас, я привез тебе одну игрушку, чтобы тебя позабавить.

Вениамин протянул ей хорошенькую серебряную брошку с эмалью, выбранную с таким расчетом, чтобы устранить всякую мысль об унизительной щедрости.

– Спасибо тебе, дорогой мой Вениамин, ты всегда был добрым мальчиком. Нагнись ко мне, я тебя поцелую. Нынче я уже не бегаю, как раньше. Теперь за мной приходится ухаживать другим.

«Да, здесь что-то не пахнет богатством! И почему, черт побери, они вели себя у тети Бабетты, как побитые псы?» – думал Вениамин, несясь к фабрике со скоростью локомотива. Зимлеры еле поспевали за ним.