Шрифт:
Annotation
Доровских Сергей Владимирович
Доровских Сергей Владимирович
И на Солнце бывает Весна
Памяти моего дяди Геннадия Ивановича Елфимова
Часть первая
СЕРЫЙ ДОМ
1
Самый неповторимый, долгожданный момент - когда сбывается мечта. Почему-то многие грезят о недоступном. Для кого-то заветный и желанный день радости - это переехать от тесноты и проблем в свой дом, желательно на лазурном берегу подальше от нашей "правды жизни". Ещё нужны счёт в банке, дорогие машины, прекрасные
Потому и захотелось мне не заоблачного счастья или богатства, а просто... своей дачи на берегу "воронежского моря", недалеко от санатория имени Горького. Больше пяти лет откладывал деньги, долго просматривал объявления, лишь бы найти то, что нужно. И вот сбылось!
Кто знает это место, рассмеётся: и это... мечта? Невзрачные, выцветшие домики-скворечники стоят один к одному, их поджимают новостройки "успешных" воронежцев, но одним словом - яблоку упасть негде. Нет ни участков, ни простора, никакой возможности побыть без посторонних глаз. Да и шумные электрички, что проносятся днём и ночью - разве это отдых?
Ну и пусть! Мне участок ни к чему. Моё детство пришлось на девяностые годы, когда люди месяцами не видели денег от государства. Отец работал на шинном заводе, и зарплату выдавали покрышками, которые он с трудом продавал на трассе, чтобы купить нам молока и хлеба. Потом родители приобрели дом-развалюху с огромным заросшим участком в глухой деревне, решили выращивать на продажу овощи. И я каждое лето помогал отвоёвывать у канадского клёна сотку за соткой, и затем торговал картошкой на рынке. У моих тогдашних друзей были летние каникулы, долгие и праздные, а у меня - посадка, прополка, уборка, базар. Так что в деревню меня теперь не заманишь, не хочу и думать. Да мне и нельзя быть за городом - как журналист, работающий на информационном сайте, я получаю задания внезапно, даже в выходные, так что всегда должен быть недалеко от центра. А вот жить на берегу "воронежского моря" всё лето, имея свою (слово "своя" так и греет!) дачу... Это здорово! Нет ничего лучше июльского вечера, представлял я, когда долго отгорает день, и ты слегка качаешься в лодке, потягиваешь пиво, перед тобой разложены удочки ... Ты держишь на коленях ноутбук, доделываешь какую-нибудь новостишку, чтобы скоротать время, когда карасик или линь подойдут на прикормку. И работа, и отдых! Да что там, подлинная свобода! Нет, счастье! По крайней мере, я его понимаю так.
Есть и ещё одна причина покупки домика в этом районе, хотя о ней можно сказать: "Ну, это уже лирика!" Да, пусть лирика. Именно здесь была дача дяди Гены, и все годы, сколько помню себя, я любил приезжать к нему. Когда на душе скопилась муть, надоела кампания или расстался с очередной подругой, на сердце и в голове пусто, тошно и не хочется ничего... в такие минуты общение с мудрым дядей стало отдушиной. Я приезжал вечером, мы снимали цепь с лодки, выплывали и рыбачили, а потом до темноты сидели в уютной беседке, обвитой необычайно раскидистым, но редко дававшим урожай виноградом, пили его "авторскую" настойку - совсем немного, закусывали окрошкой, и говорили, говорили. Вернее, больше слушал я. Дядя, сводный брат моего отца, родился в тридцать восьмом и пережил войну ребёнком. Помню его рассказы, как в деревню пришли немцы и венгры, как убивали людей... Говорил он и о себе, делился переживаниями о жизни, иногда - о своих детях, особенно о сыне, да, в общем-то, о многом. Но даже не смысл слов, а только его спокойный, хриплый от многолетнего курения голос уже помогал мне, будто вымывал из меня суету и глупости. Слушая его и откидываясь на скамье, я смотрел, как дотлевает очередной день, и хвалил себя - как же прав, что приехал сюда, побыл с дядей, а не с пафосными сверстниками. К сожалению, мне всегда не везло с друзьями. И дядя Гена был единственным моим настоящим другом.
Глядя, как он сидит - седой, в старенькой выцветшей "гавайской" рубашке с пальмами, как говорит не спеша, иногда слегка помахивая пустой вилкой, я понимал: хочу быть похожим на него, мне нужно научиться жить вот так, размеренно и мудро. Не завтра научиться, не к его годам, а именно сейчас. Но понимал, что у меня вряд ли получится.
Не забыть мне и предрассветных минут, когда дядя будил меня излюбленной фразой "Вставай, сэр!" В сумерках, не завтракая, а лишь хлебнув кофе, мы шли к лодке, укладывали снасти. Я налегал на вёсла, глядя, как над водохранилищем медленно рассевается туман, и в дымке едва различимы стоящие на воде столбы электропередач, далёкий пляж, храм, левобережные высотки. Дядя Гена знал ориентиры, указывал мне, каким веслом сильнее загребать, а потом командовал остановиться. Рыбалка была для него таинством, он без строгости, но требовал соблюдать правила - нельзя было не только шуметь, но и разговаривать, приподниматься. Он выбирал неглубокие места, и потому каждое колебание могло спугнуть крупную рыбу. А ловил дядя очень хороших карасей, так что и поверить нельзя: в нашей огромной воронежской луже водятся такие красавцы! Но в последние годы он слабел и даже не брал удочек, а только сопровождал меня, молча курил, с какой-то особенной, щемящей грустью встречая холодные рассветы сентября. В такие минуты он нарушал свои же правила и говорил без шепота:
– Вот здесь, где мы остановились, раньше были луга, тут пасли скот, пока не затопили водохранилище. Хорошее место, - он молчал.
– А у рыб ведь, как и у нас: трава, деревья, пути-дороги.
– Ага, магазины, офисы, заправки, - шутил я.
– Да кто их знает. Рыбы ведь понимают, как, куда и почему нужно плыть. Это в городе народ бежит без мыслей. А у них как раз по-другому. Запахло жмыхом - там можно поесть. А вот ты, если сидишь в своём офисе, а из окна булкой свежей манит, не пойдешь же, даже если и хочется, нельзя. Рыба свободна, а ты - нет. То-то и оно.
– Рыбы глупые, не понимают вовсе, что раз пахнет вкусно жмыхом - значит, набросали прикормки, самого тебя хотят съесть, - отшучивался я.
– А у людей по жизни разве не также всё выходит?
Потом наступала тишина, в которой даже и бесклёвье не казалось скучным. Мы сидели, два человека в лодке на фоне дымки, нового утра и слушали, как оживает большой город.
Теперь я всё чаще вспоминаю эти дни. Дядя Гена умер в затяжную, дождливую ноябрьскую ночь. Перед этим его долго и медленно съедала болезнь, а я, как это обычно и бывает, всё время был занят и никак не мог заехать, поговорить, проститься с ним - некогда, дела, задания. Не верилось, что он умрёт. Думал, вот на новогодние каникулы у меня наконец-то будет возможность, мы спокойно посидим с дядей. Какие посиделки! Ничего уже быть не могло, надо было спешить, ехать, побыть у кровати, и потому не нахожу себе оправдания. Помню только последний телефонный разговор. "Ну ты как?" - спросил его. "Иду ко дну", - ответил старый рыбак.
В день похорон я также... был занят. Меня куда-то послали как журналиста, хотя послать должен был я, но смалодушничал.
С уходом дяди Гены для меня осиротело это место на берегу. Я приехал в середине марта на его дачу и, сидя в обвитой сухими стеблями продуваемой беседке, почему-то ждал, что вот-вот он выйдет из домика, на ходу застегивая молнию, или, может, поднимется с другой стороны, захрустит ногами по жухлой траве и скажет: "Ну здравствуй, сэр". Его не было. Ни с одного пути, ни с другого. И не было никого в эти дни рядом...
Домик дяди Гены продал его сын, и, казалось бы, времена, проведённые здесь, навсегда стали прошлым, и мне закрыт к ним путь. Нет! Это место - часть меня. Тогда и закралось в сердце желание - скопить деньги на дачу. Ради этого я даже бросил курить и стал внимательнее к лишним тратам. Начал писать больше новостей, а по вечерам и праздникам подрабатывал в такси, благо, устроиться можно без всякого промедления, получил программу на телефон - и "бомби" на здоровье. Правда, работа эта не так уж и легка и безопасна, но об этом - в другой раз.
Теперь экономия на всём - в прошлом. Главное, я купил домик! Его продал мужчина лет сорока пяти, молчаливый, с лысым и широким лбом. Мне почему-то показалось, что он - инженер-технарь. Обычный такой, увидишь лицо - и забудешь сразу. Я решил, он чем-то опечален или раздражен, но вовсе не тем, что расстается с домиком. Может быть, эта продажа стала для него вынужденной - я мог выстраивать сколько угодно версий, но говорить со мной о чём-либо, кроме дела, он не собирался. Претензий к домику-"скворечнику" у меня не было - узкий, двухэтажный, со старой мебелью, что я ещё мог желать за свои деньги? Оформление бумаг, очереди в Росреестре тоже стали для хозяина наказанием, но мы выдержали испытание и расстались, почему-то не пожав рук. Вернее, он быстро растаял, как только мы поставили подписи, завершив сделку. Но я на всякий случай сохранил в памяти телефона его номер и имя - Михаил Звягинцев. Уже в день покупки я быстро забыл о нём - поехал на работу, были встречи, пресс-конференции, открытие выставки, митинг дольщиков и прочая ерунда. А вечером меня ждал...