И пели птицы...
Шрифт:
Он перешел улицу, желая вглядеться в дом с более близкого расстояния. Ворота были заперты, свет внутри не горел. Стивен немного прошелся вдоль ограды, чтобы взглянуть на дом сбоку. С тыльной стороны его закрывало брезентовое полотнище, похоже, дом собирались отстраивать заново — обломки кирпича уже были свалены в груды, готовые к вывозу. Насколько мог судить Стивен, задняя часть здания была почти полностью разрушена. Обстрел города явно вела тяжелая артиллерия, дом получил прямое попадание снаряда, а то и двух, уничтоживших в первом этаже значительную, если он не ошибался, часть главной гостиной и несколько комнат поменьше, а над ними — спальни, комнаты прислуги и ту, красную.
Он присел на край тротуара, под деревом. Могущество собственной памяти ошеломило его. Прошлое вставало в сознании, словно переживаемое заново. Горящий в красной комнате камин, средневековый рыцарь, клематисы за окном… Стивен старался сдержать наплыв воспоминаний и в то же самое время ощущал их живительную силу.
В конце концов он встал и пошел в центр города, а оттуда — по берегу канала. На краткий срок ему явилась мысль об Эллисе — как он там управляется один? Мест, где переночевать, в городе было предостаточно, офицеры, с которыми Эллис наверняка подружился, отведут его в одно из них. Сам Стивен спать не хотел. Он приближался к водным садам, островкам плодородия, мимо которых плыл одним душным днем с Азером, его семьей и друзьями, месье и мадам Берар.
Так он прошагал всю ночь, изредка присаживаясь на подвернувшуюся скамью, чтобы привести мысли в порядок. На рассвете он оказался в квартале Сан-Лё, услышал первые звуки, говорившие, что город пробуждается, — пекари разжигали печи, лязгали груженые бидонами тележки, которые тянули за собой по улицам молочники.
В семь часов утра он зашел в кафе, съел яичницу и кусок хлеба, выпил большую чашку кофе. Потом умылся и побрился в предоставленной ему хозяином кафе комнатке. Он настолько привык обходиться без сна, что эта ночь не повлекла за собой никаких неприятных последствий. Может быть, удастся найти синематограф? А если нет — он купит книгу и посидит с ней в парке у кафедрального собора.
День проходил в судорожном ожидании. После полудня Стивен заснул — куда крепче, чем ожидал, — в номере маленького отеля. А вечером переоделся в чистое и отправился на встречу с Жанной. Подходя к бару, он обнаружил, что и в свежей его рубашке, как в прежней, копошатся вши.
Жанна вошла в бар через пару минут после того, как пробило девять. Стивен опустил на стол бокал с вином, встал. Отодвинул для нее стул. Обычные формальности — предложение вина, вопрос о самочувствии — давались ему с трудом, он вглядывался в лицо Жанны, пытаясь понять, какую новость та принесла.
— Так вы поговорили с Изабель?
— Да, поговорила. — От вина Жанна отказалась, но за столик присела, положив на него ладони. — Она удивилась, узнав, что вы в Амьене. И еще сильнее удивилась, услышав, что вы хотите с ней встретиться. Ответ она дала только вечером. Ей было очень трудно принять решение, месье, — по причине, которую вы скоро увидите. Но в конце концов она согласилась. Я отведу вас в наш дом.
Стивен кивнул:
— Хорошо. Не будем засиживаться здесь.
Он был совершенно спокоен, — как будто его ожидало рутинное дело, что-нибудь вроде обхода окопов.
— Да. — Жанна встала. — Пойдемте, это близко.
Они молча шли по темным улицам. Стивен чувствовал, что Жанне не хочется отвечать на его вопросы; она добросовестно выполняла свою миссию, в разумности которой явно сомневалась.
Вскоре они дошли до синей входной двери с латунной ручкой. Жанна взглянула на Стивена, темные глаза ее, затененные шарфом, которым была обмотана голова, блеснули.
— Дальнейшее зависит от вас, месье, — сказала она. — Будьте спокойным и сильным. Не расстраивайте Изабель. И не расстраивайтесь сами.
Мягкость ее тронула Стивена. Он кивнул, соглашаясь. Они вошли в дом.
В скромной прихожей горел тусклый свет, озарявший столик с вазой маргариток и зеркало в позолоченной раме над ними. Жанна поднялась наверх, Стивен за ней. Они прошли по короткому коридору, упиравшемуся в закрытую дверь, и остановились.
— Будьте добры, подождите здесь, — сказала Жанна и постучала. Стивен услышал ответивший ей изнутри голос. Жанна вошла в комнату. Послышался скрип передвигаемых кресел, негромкие голоса. Он огляделся — картины по обе стороны двери, окрашенные светлой клеевой краской стены.
Снова появилась Жанна.
— Все в порядке, месье. Входите.
Она ободряюще коснулась его руки и ушла по коридору.
У Стивена вдруг пересохло во рту. И горло перехватило так, что не сглотнуть. Он положил ладонь на дверь, толкнул ее. В комнате было темно. Горела лишь одна лампа на тумбочке у стены, да и ту накрывал плотный абажур. В дальнем конце комнаты стоял круглый столик из тех, за какими играют в карты. За столиком сидела Изабель.
Стивен вступил в комнату. Вот это и есть страх, думал он: тот, что заставляет солдат прятаться в снарядных воронках или стреляться.
— Изабель.
— Стивен. Как приятно видеть тебя.
Тихий голос ее был все тем же, какой звучал когда-то в гостиной в ответ на пошлые приставания Берара; сейчас он пронзил Стивену каждый нерв.
Стивен подошел к столику, чтобы получше рассмотреть ее. Рыжевато-каштановые волосы, широко посаженные глаза, кожа — различить ее при таком освещении было трудно, но она все еще была той кожей, в изменчивых складках и красках которой он читал ритм внутренней жизни Изабель.
Впрочем, было и кое-что новое. Левую сторону ее лица обезобразил длинный извилистый шрам, который начинался от уха, шел вдоль челюсти, а затем, искажая ее естественные очертания, спускался к шее и исчезал под высоким воротом платья. Стивен понял, что тело Изабель было изуродовано. Рану залечили, ухо удалось восстановить. Однако измененная линия челюсти осталась напоминанием о полученном Изабель ударе, и, хоть края раны срослись, с первого взгляда было ясно, какой мощной силы был этот удар. Левая сторона тела Изабель прижималась к спинке кресла с какой-то неловкостью, — так, точно отчасти утратила подвижность.
Она проследила за движением его взгляда.
— Меня ранило осколком снаряда. Я думала, Жанна тебе рассказала. Сначала пострадал дом на бульваре дю Канж, потом тот, в который мы переехали, — на рю де Комартен. Нам не везло.
Стивен не мог произнести ни слова. Что-то сдавило ему горло. Он поднял правую руку ладонью к Изабель. Этот жест должен был показать, как он рад тому, что Изабель осталась в живых, сказать, что ему случалось видеть и гораздо худшее и что он сочувствует ей. Он хотел сказать многое, однако не сказал ничего.