И пели птицы...
Шрифт:
Изабель, по-видимому, подготовилась к встрече намного лучше Стивена.
— Ты замечательно выглядишь, меня это радует, — спокойно продолжала она. — Поседел немного, верно?
Она улыбнулась.
— Спасибо уже и за то, что ты выжил в этой ужасной войне.
Стивен скрипнул зубами, отвернулся от нее, сжав кулаки. Он покачивал головой из стороны в сторону, однако голос не возвращался к нему. Ощущение собственного физического бессилия оказалось для него неожиданностью.
А Изабель продолжала говорить, хоть в голосе ее и появилась дрожь:
— Хорошо, что ты захотел повидаться со мной. Мне очень приятно, что ты пришел. А шрам мой пусть тебя не беспокоит. Я понимаю, он безобразен, но мне совсем не больно.
Слова Изабель, в которых уже проступил испуг, текли и текли, обращенные к спине Стивена. И он понемногу начал справляться с бушевавшими в нем чувствами. Звучание ее голоса помогало ему. Он собрал, словно в кулак, все силы своей души и в конце концов совладал с собой.
С облегчением, даже с гордостью он услышал, повернувшись к Изабель, свой голос. Подобно ей, Стивен произносил простые, ничего не значащие слова:
— Мне посчастливилось столкнуться с твоей сестрой. Она очень добра.
Он сел напротив Изабель за стол, склонился к ней, заглянул в глаза.
— Я на время лишился дара речи. Прости. Ты могла счесть это грубостью.
Изабель протянула ему правую руку. Стивен сжал ее ладонь своими, подержал немного и отпустил. Что может произойти, если он будет и дальше удерживать ее, Стивен не знал. Он не доверял себе.
— Изабель, — сказал он, — ничего, если я выпью воды?
Она улыбнулась:
— Милый Стивен. На столе — вон там, в углу — стоит кувшин. Налей себе сам. И, если хочешь, выпей немного английского виски. Жанна сегодня специально сходила за ним.
— Спасибо.
Он встал, подошел к столу. Выпил стакан воды, налил в него виски. Рука его подрагивала, но, повернувшись к Изабель, он заставил себя улыбнуться.
— Тебе удалось уцелеть, — сказала она.
— Да, удалось. — Он вытащил из кармана гимнастерки металлический портсигар, достал сигарету. — Война продлится еще год, а может, и дольше. Я почти не помню, как жил до нее. Мы, уцелевшие, не думаем об этом.
Он рассказал ей о двух своих ранениях, о том, как оправлялся после каждого. Разговор их представлялся Стивену совершенно бесстрастным, и его это радовало.
Изабель сказала:
— Надеюсь, мой вид не приводит тебя в ужас. В сущности, мне повезло — в сравнении с другими.
— Нет, не приводит. Ты не знаешь, чего я успел наглядеться. Не стану тебе про это рассказывать.
Он вспомнил виденного им однажды солдата, лицо которого разворотила пуля, обычная винтовочная пуля. Получился аккуратный треугольник с вершиной в центре лба и углами на нижней челюсти. Половина одного глаза уцелела, но больше от лица ничего не осталось, если не считать нескольких перекошенных под нелепым углом зубов, — все прочее было вывернуто наизнанку. Сознания солдат не утратил, слух сохранил и потому выполнял указания, которые получал от врача. По сравнению с этим рана Изабель выглядела сущим пустяком.
Впрочем, Стивен солгал. Он испытывал ужас. Когда глаза его привыкли к полумраку, он увидел: кожа на левом виске Изабель растянута так, что форма ее левого глаза слегка изменилась. Однако пугала его не жестокость ее ранения, но ощущение огромной близости к ней. Ведь именно ее кожа и кровь когда-то открыли ему такие вещи, до которых не добраться никаким осколкам.
Постепенно им удалось достигнуть определенного взаимопонимания, и Изабель решилась рассказать ему о случившемся с ней. О совместной их жизни, о местах, в которых они побывали, даже о Сен-Реми она упомянула лишь мимоходом.
— Так, я вернулась в Руан, в родительский дом. Я словно опять обратилась в ребенка, но без невинности, без ощущения больших, открытых передо мной возможностей. Конечно, приняв меня, родители поступили по-доброму, однако мое падение ощущалось мной как тюремная клетка. Представляешь? Меня словно вернули назад, наказав за плохое поведение, и потребовали, чтобы я все начала сначала.
Вскоре отец стал поговаривать о моем возвращении в Амьен. Сначала я не принимала эти разговоры всерьез. Думала, что Азер и видеть меня не захочет — не говоря уж о скандале, который вызовет мое появление в городе. Однако отец оказался ловким дипломатом. Он взялся за это дело так же, как когда-то за устройство моего брака. Пригласил Лизетту и Грегуара повидаться со мной. Увидев их, я расплакалась от счастья. Лизетта выросла, превратилась в юную женщину. Ей мое возвращение было не нужно, однако она проявила доброту, хоть легко могла бы обойтись и без нее. А вот Грегуар умолял меня вернуться. Они почти уговорили меня. Я не могла поверить, что они способны простить мне то, что я сделала с их отцом. Но они просто сказали, что все забыто. Думаю, потеряв одну мать, они были готовы на все, чтобы не лишиться другой. И простили меня. Простили, потому что любили — даже такой, какой я стала.
Потом состоялась встреча с Азером, которой я сильно страшилась. Странно, но он показался мне пристыженным. Наверное, то, что я оставила его ради другого мужчины, принизило Азера в собственных глазах. Со мной он вел себя смиренно. И даже пообещал, что будет мне лучшим, чем прежде, мужем. Я не могла до конца поверить в то, что все это происходит на самом деле. Желания вернуться я не испытывала. И решилась лишь потому, что была очень несчастна в доме родителей, а отец умело играл на этом.
— И ты вернулась? — спросил Стивен. Никакого смысла в ее возвращении он не видел; оно представлялось ему непостижимым — если только Изабель не утаила от него какую-то часть своей истории.
— Да, Стивен, вернулась — не своей охотой, но потому, что у меня не было выбора. Никакого счастья возвращение мне не принесло. Я пожалела о нем, едва переступив порог амьенского дома. Но теперь я знала, что больше не передумаю. Что должна буду остаться. Через несколько месяцев то, что там называют «обществом», вновь приняло меня. Месье и мадам Берар пригласили нас к обеду. Началась прежняя жизнь, только намного худшая. Меня спасла война. Возможно, благодаря ей я и стала относиться ко всему философски.
Изабель коснулась шеи пальцами правой руки. Что они ощутили, подумал Стивен.
— В тот август через город проходили британские части. Я наблюдала за ними в слабой надежде увидеть тебя. Люди пели: «Боже, храни короля». Но скоро все повернуло к худшему. Под конец месяца англичане решили, что оборонять город не стоит. И оставили нас на милость немцев. Я хотела уехать, но Азер был членом городского совета и настоял на том, чтобы мы остались. Мы ждали два дня. Два мучительных дня. В конце концов они появились — со стороны Альбера — и вступили в город по рю Сен-Лё. На краткое время в городе установилась праздничная атмосфера. Но затем мы узнали об их требованиях. Они дали мэру два дня на то, чтобы обеспечить их огромным количеством продовольствия, лошадей и снаряжения. А в виде гарантии потребовали выдать им двенадцать заложников. Двенадцать городских советников выступили добровольцами. Одним из них был мой муж.