И плачут ангелы
Шрифт:
— Они попытались убить двух полицейских.
— Хау! — презрительно хмыкнул Ганданг.
В голосе сержанта впервые прорезалась злость.
— Мои люди поймали их и заставили показать место, где прячутся амадода. Прошлой ночью, во время ночлега, девчонки хотели убить их, воткнув заостренные палочки им в уши. К счастью, полицейские спали чутко. Когда они проснулись, женщины бросились бежать, и моим людям пришлось их остановить.
Ганданг долго смотрел на сержанта, не говоря ни слова. Эзра не выдержал и отвел глаза, посмотрев на Джубу. Старшая жена закрыла
— Правильно, — кивнул Ганданг. — Смотри хорошенько, шакал белых, запомни то, что ты видишь сейчас, до конца своей жизни.
— Ты смеешь мне угрожать, старик? — вспыхнул сержант.
— Все люди умирают, — пожал плечами Ганданг. — Но некоторые умирают раньше и более мучительной смертью. — Он повернулся и пошел к себе в хижину.
Ганданг сидел в одиночестве у небольшого дымного костра в своей хижине, не прикоснувшись ни к вареной говядине, ни к белым кукурузным хлебцам. Вождь смотрел в огонь и слушал рыдания женщин и бой барабанов.
Он знал, что Джуба сообщит ему, когда тела девушек будут обмыты и завернуты в свежую шкуру только что убитого быка. На рассвете Ганданг должен будет проследить за выкапыванием могилы посреди загона для скота — это обязанность вождя. Как и следовало ожидать, скоро в дверь осторожно поскреблись, и он тихо откликнулся, приглашая Джубу войти.
— Все готово, мой господин, — сказала она, опускаясь на колени рядом с мужем.
Ганданг кивнул. В хижине повисло молчание.
— Когда девушек предадут земле, я хотела бы спеть христианскую песню, которой меня научила Номуса, — наконец произнесла Джуба.
Ганданг согласно наклонил голову, и Джуба продолжила:
— Еще я бы хотела, чтобы могилы выкопали в лесу — тогда на них можно будет поставить кресты.
— Хорошо, если этого хочет твой новый бог, — снова согласился Ганданг.
Он встал и пошел к своей спальной подстилке в дальнем углу. Джуба осталась стоять на коленях.
— Нкоси, господин, это не все.
— Что еще? — оглянулся он на жену с холодным и отчужденным видом.
— Я и мои женщины, мы отнесем оружие, как ты хотел, — прошептала Джуба. — Я дала клятву, вложив палец в рану на теле Руфи. Я отнесу ассегаи воинам.
Ганданг не улыбнулся, и все же холодный взгляд потеплел. Джуба встала и, взяв протянутую руку мужа, последовала за ним к постели.
Базо вернулся из холмов через три дня после того, как девушек опустили в землю под оголенными ветвями гигантской мимозы над рекой. С собой он привел двух юношей, и все трое сразу же направились к могиле, следуя за Джубой. Вскоре Базо оставил двух молодых вдовцов оплакивать своих жен, а сам пошел к отцу, который ждал его под смоковницей.
Почтительно поздоровавшись, Базо сел рядом. Отец и сын осушили кувшин пива, передавая его из рук в руки.
— Какое ужасное происшествие! — вздохнул Ганданг.
Базо вздернул голову:
— Возрадуйся, отец мой. Возблагодари духов предков. Они дали нам больше, чем мы могли бы пожелать.
— О чем ты? — Ганданг в недоумении уставился на сына.
— Мы зажгли огонь в сердце народа, заплатив за это всего двумя жизнями — ничтожными жизнями легкомысленных и тщеславных девчонок. Даже самые слабые и трусливые амадода собрались с духом. Теперь, когда время придет, колебаться не будет никто. Возрадуйся, отец мой, мы получили больше, чем ожидали.
— Ты стал безжалостным человеком, — прошептал Ганданг после долгого молчания.
— Я горжусь, что ты обо мне такого мнения, — ответил Базо. — А если я окажусь недостаточно безжалостным, то мой сын или сын моего сына, в свою очередь, завершат начатое мной.
— Разве ты не доверяешь предсказанию Умлимо? — недоверчиво спросил Ганданг. — Она обещала нам успех.
— Нет, отец, — покачал головой Базо. — Подумай хорошенько над ее словами. Она лишь велела нам сделать попытку и ничего не обещала. Успех или неудача зависят только от нас самих. Поэтому мы должны быть жесткими и беспощадными, не доверять никому, искать малейшее преимущество и использовать его до конца.
Ганданг надолго задумался, потом вздохнул:
— Раньше все было по-другому.
— Прошлое ушло. Времена изменились, баба, и мы должны измениться вместе с ними.
— Что еще, по-твоему, нужно сделать? — поинтересовался Ганданг. — Как я могу помочь успеху дела?
— Прикажи юношам перестать прятаться в холмах. Пусть идут работать, как этого хотят белые.
Ганданг промолчал, обдумывая слова сына.
— С этой минуты и до назначенного часа мы должны стать блохами, — продолжал Базо. — Мы будем жить под одеждой белого человека, так близко к коже, что он перестанет нас замечать и забудет, что мы ждем возможности укусить.
Ганданг кивнул, соглашаясь, но в его глазах стояло невыразимое сожаление.
— Мне больше нравилось обхватывать врага «рогами буйвола» и разбивать его ударом отряда опытных воинов в центре. Что может быть лучше мгновения, когда «рога» смыкаются и мы, распевая гимн отряда, протыкаем врагов копьями, а перья наших головных уборов развеваются под ярким солнцем?
— Этому больше не бывать, баба, — ответил Базо. — Те времена остались в прошлом. Теперь мы должны затаиться в траве, как гадюка. Может быть, нам придется ждать год, а может, десять лет или всю жизнь и даже больше и мы сами никогда не увидим этого своими глазами. Возможно, только дети наших детей нанесут удар из тени оружием, непохожим на нашу любимую серебристую сталь ассегаев, но именно мы с тобой откроем им путь, который вернет племени матабеле былое величие.
Ганданг кивнул, и в его глазах загорелся другой огонек, словно первые проблески зари.
— Базо, ты очень проницателен и прекрасно знаешь белых людей. Ты прав: белые сильны во всем, кроме терпения. Они хотят все и сразу. А мы умеем ждать.
Отец и сын снова замолчали. Они сидели рядом, слегка соприкасаясь плечами, и смотрели в огонь. Костер почти догорел.
— Я уйду до рассвета, — сказал Базо.
— Куда? — спросил Ганданг.
— На восток, в Машоналенд.
— Зачем?