И придет большой дождь…
Шрифт:
«Пежо» еле тащился по шумной улице.
— Дарамола тоже, наверное, уже где-нибудь празднует, — заметил Войтович.
— А ему все равно что праздновать. Убили премьера — праздник, не убили — тоже праздник. Не обольщайтесь!
Жак сидел за рулем в белой рубашке, благоухающий лосьоном, волосы его были зачесаны и блестели.
Во двор дома агентства Жак заезжать не стал.
Лишь только машина остановилась у ворот, на балкон вышла Вера.
— Приехали! — с облегчением сказала она. — Как вы там? — Голос ее был тревожен.
— Не
Анджей понимающе кивнул.
Вера спустилась во двор, подошла к машине.
— Жак, давайте с нами обедать!
— Спасибо! Меня ждут…
Он повернул ключ зажигания и рванул с места.
— Звонил Глаголев, — сообщила Вера, когда все уселись обедать. — Просил тебя, Петр, заехать к нему, как только вы появитесь.
К Глаголеву он приехал через час, немного отдохнувший, посвежевший после хорошего душа и повеселевший после плотного обеда.
Дом у консула был неплохой, вокруг него — просторная лужайка с тремя-четырьмя масличными пальмами, густыми кустами, усыпанными крупными красными, белыми и желтыми цветами. На заброшенной клумбе буйно цвели канны. Они были тоже разных сортов — оранжевые, темно-красные, желтые…
Перед домом — железная мачта для флага. У подножия выложена звезда из кирпича. Когда-то звезда была клумбой, но потом клумбу забросили: на одном из островов Луиса достраивалось новое здание посольства, и все только и думали о переезде.
Когда Петр вошел в холл, Глаголев играл сам с собою в шахматы.
— А-а, вот где он, пропащий! — Консул встал и, раскинув руки, пошел навстречу, словно собираясь обнять дорогого гостя. — А я-то тут переволновался! Вечно, думаю, с Николаевым какие-нибудь истории! — Он крепко пожал руку Петра и повел гостя к дивану.
Петр уселся на диван, пружины жалобно застонали. Глаголев устроился в кресле.
— Ну, так как там? Восстание подавлено? — начал он первым.
— Где? — удивился Петр. — В Каруне?
— А разве нет?
— Когда мы уезжали, повстанцы контролировали город, — медленно начал Петр.
— Странно… Здешнее радио утверждает, что восстание по давлено, держится лишь Поречье.
— Если только это сделали эмиры. Объяви они джихад, тогда конечно… Их конница дойдет и до Луиса!
— А не далековато ли? Петр покачал головой.
— Вы что ж, думаете, эмиры простят убийство своего премьера? Никогда! — Он поймал себя на том, что говорит словами Войтовича.
— Конечно, не простят… И отомстят, еще как отомстят! Но не сразу, дайте им подготовиться.
Глаголев говорил с убеждением.
— А теперь расскажи мне, как вам удалось выбраться иь Каруны?
Петр вздохнул, вспомнив о «золотом льве». И начал свой рассказ со знакомства с майором Нначи на пустынном пляже Луиса. Консул не перебивал его. Лишь
Когда Петр окончил свой рассказ, Глаголев медленно принялся расставлять фигуры на шахматной доске. Затем аккуратно положил на доске белого короля, а черного выдвинул на центр. Сделал ход черным конем…
— Майор Нначи известен в стране как исключительно честный человек, — задумчиво сказал он. — И было бы ошибкой считать, что нынешняя попытка переворота лишь борьба за власть между старыми, прожженными политиканами и поколением молодых офицеров. Нет, это не дворцовый переворот, организованный гвардией, каких немало знает история…
— Но тогда у повстанцев должна была бы быть какая-то социально-политическая программа! — возразил Петр. — Они должны были бы опереться на…
Глаголев удивленно посмотрел на него.
— Ты же историк. А что Ленин говорил о декабристах? Кто говорил, что страшно далеки были они от народа?
— Вы думаете, есть какая-то аналогия?
Глаголев сделал ход черным конем и снял белого офицера.
— Конечно, не совсем, но… Хотя армия здесь и демократична по своему социальному составу, ведь молодежь из зажиточных семей не шла даже в офицеры, кастовость ей все-таки англичане успели привить. И пока майор Нначи поймет, что переворот — это еще не революция, что не одно лишь количество броневиков решает успех восстания, прольется немало крови. Ты говорил с Нначи в Каруне? Рассказывал ли он тебе, чего хотят повстанцы?
Петр отрицательно покачал головой.
— И складывается у меня впечатление, — растягивая слова, продолжал Глаголев, — что главное для них было захватить власть. А все остальное, мол, придет потом само собою.
— Вы думаете, что они ничего не добьются? — тихо спросил Петр, вдруг поняв, что симпатизирует Нначи, Даджуме и даже тем, кто чуть было не расстрелял его в саванне под Каруной.
— По крайней мере, не на этот раз, — бесстрастно ответил консул, потом вдруг дружески обнял Петра. Заглянул ему в глаза и шутливо сказал: — Но,' ради бога, ты-то хоть в это дело не впутайся!
ГЛАВА V
— Ну, что новенького? — спросил Войтович, как только Петр вошел в холл. — Консул, наверное, заботится о твоей безопасности? Ведь это его прямая обязанность!
Поляк сидел у радиокомбайна. Приемник был настроен на волну «Голос Гвиании».
Радио передавало военные марши. Время от времени диктор призывал население к спокойствию и сообщал, что власть находится в руках генерала Дунгаса — старшего по званию в гвианийской армии.
— Черт побери! — ругался Войтович. — Что все-таки происходит? Что мне передать в редакцию?