И придет ночь
Шрифт:
Нахмурившись, она рассматривала рабочий кабинет: место, где отец проводил все свои опыты и где им был приготовлен первый флакончик знаменитого ароматического масла. Именно здесь Уильям и Сара Сен-Клер смешали свои образцы духов и получили аромат, известный как «Мильфлер».
Как же так получилось, что столь пунктуальный человек, как их отец, не оставил детям никаких записей?
Силвер погладила рукой отполированный дубовый стол, за которым он некогда работал, – это движение уже вошло у нее в привычку. Она много раз обыскивала
У судьи на все был простой ответ. Когда-то, покачав головой, он сказал им, что Сен-Клер был очень скрытным человеком и никому не хотел доверять своих открытий. Но Силвер не желала в это верить. Наверняка этому было какое-то другое объяснение, но, сколько бы она ни старалась выяснить какое, ей так это и не удавалось.
Вдруг ее охватил гнев. Несмотря на то что в этом году они собрали отличный урожай, им все равно не выбраться из нужды. Цены на топливо возросли, и найти опытных сезонных работников тоже ох как не просто! Да тут еще эти шантажисты...
Силвер, продолжая злиться, уставилась на молочно-белые лепестки камелии. Надо бы успокоиться. Но ни при каких обстоятельствах она не попросит сэра Чарлза Миллбэнка о помощи. Не видать этому змею подколодному Лэвиндер-Клоуза! Только через ее труп!
Силвер ругнулась сквозь зубы и наградила прекрасный антикварный письменный стол мощным пинком: словом, в этот момент она повела себя совсем не так, как подобает истинной леди.
Сорвав таким образом свою злость, она вдруг увидела нечто, что заставило ее удивленно захлопать глазами. Ей это показалось, или стол на самом деле повернулся под другим углом? Нахмурившись, она нагнулась поближе, чтобы хорошенько рассмотреть этот феномен.
Действительно, левая задняя ножка накренилась.
Смахнув в сторону веточку жасмина, Силвер провела рукой по задней стороне стола, но ничего не нащупала, кроме полированного дуба. И только тогда она сообразила: накренился не стол, а пол.
Должно быть, из-за ее пинка разболталась какая-то ветхая половица. Задыхаясь от волнения, Силвер отодвинула стол к стене и потянула вверх шаткую половицу норфолкского производства, расположенную прямо под ним.
Внизу оказался тайник глубиной примерно в шесть дюймов.
По телу у нее забегали мурашки. Неужели она наконец-то отыскала ответ на тысячу вопросов, не дававших ей покоя со дня смерти отца?
Первым делом она нашла сумку из клеенки. Затем – шкатулку из черного дерева, отделанную слоновой костью. Шкатулка была засунута в самую глубь дыры и покрылась толстым слоем пыли. Дрожащими пальцами Силвер открыла клеенчатую сумку.
Записи о семенах и даты их высадки, сделанные аккуратным почерком отца, вывалились на пол. Для нее они ценились на вес золота. Да эти записи, наверное, он вел лет десять!
Потом взгляд Силвер упал на шкатулку. Чудесное эбеновое дерево покрылось пылью, а латунные стерженьки на крышке поросли плесенью. Затаив дыхание, она открыла замочек. Внутри, на крошечной бархатной подушечке, лежала небольшая записная книжка. Кожаный переплет ее потрескался от ветхости, а страницы пожелтели.
Да это же личный дневник ее отца! Силвер хорошо помнила, как он сидел над этими страницами, наморщив лоб, и грыз перо.
У нее учащенно забилось сердце. Она открыла тяжелый тисненый переплет, нашла первую страницу и принялась читать...
«Полночь.
Луна на ущербе.
Я пишу это, сидя за столом, и слушаю вздохи ветра, который проносится над лавандовыми кустами. Окна рабочего кабинета открыты, и до меня доносится пряный, бархатный аромат ночи. Когда Сара была жива, она тоже любила здесь сидеть. Она была способна по едва уловимому запаху определить, какие цветы уже распустились. Такой она была, моя Сара.
Попробую-ка и я сыграть в эту игру. Так... я чувствую резкий, сладкий запах лаванды и чистое, нежное благоухание фиалок. Распустились жасмин и жимолость, да еще с ручья доносится едва уловимый, сумрачный запах дубового лишайника.
Что-то у меня не очень хорошо получается. А Сара могла определить даже вид семян, из которых выросли эти растения, и то, как давно они цветут. Ей ничего не стоило отличить сорт stoechas от augustifolia или от dentana, она моментально говорила, какого сорта лаванда: из Хитчемали она, из провинций ли, или с холмов далекой Греции.
Боже мой, как же я по ней скучаю, особенно теперь, когда весь мир переполняют летние запахи! Цветы апельсинового дерева, жасмин и розмарин напоминают мне о той, которую я потерял.
Я точно знаю, что ее убили. Я ясно понял это только теперь, когда уже слишком поздно. Они убили мою любимую Сару, потому что я не захотел пойти им на уступки. Я был по уши влюбленным придурком и свято верил в собственную непобедимость. Ведь я мог бы, мог спасти ее!
Но я не сумел этого сделать.
А теперь, Господи, теперь они снова вернулись. На прошлой неделе я получил еще одно письмо...»
На этом запись обрывалась, точнее, заканчивалась огромной чернильной кляксой. Даты не было.
Силвер уставилась на лист бумаги. Буквы расплывались у нее перед глазами. Значит, ее отец все-таки подвергался опасности. Так вот почему он был так молчалив последние месяцы жизни: он был перепуган не на шутку, но старался скрыть это от них с Брэмом.
А потом он в последний раз отправился за границу собирать редкие сорта лаванды. Когда он вернулся, он выглядел гораздо спокойнее – почти таким же, каким был до того, как умерла мать.
Но душе его не было покоя, как казалось на первый взгляд.