И розы, алые, как кровь / Blood Red Rose
Шрифт:
МОРРИС. Я вижу, он очень много пьет.
РОССЕТТИ. Берет с меня пример.
ДЖЕЙН. И не только в этом.
РОССЕТТИ. Однажды он чуть не убил бедного Суинбёрна. Думаю, поэтому я его и держу. Но он просто стравливал пар. По большей части он совершенно безвредный. Бык – не Суинбёрн. Суинбёрн опасный. Я купил его из-за тебя, Джейн.
ДЖЕЙН. Благодарю тебя за заботу, но я вполне довольна своим мужем.
МОРРИС. Благодарю, дорогая.
РОССЕТТИ. Посмотри в его глаза. Это твои глаза.
ДЖЕЙН. Ты говоришь мне, что у меня глаза быка?
РОССЕТТИ. Нет, я говорю тебе, что у быка твои глаза. Я купил его, чтобы
МОРРИС. Я лишь надеюсь, что ты не пытался заняться с ним любовью. В смысле, с быком.
РОССЕТТИ. Нет, мы просто хорошие друзья. Ведем долгие разговоры.
МОРРИС. Правда? И о чем вы говорите?
СУИНБЁРН (входит, какой-то взъерошенный). Дерьмо!
МОРРИС. Пожалуйста, Алджи. Здесь дама.
ДЖЕЙН (оглядывается). Правда? Где?
РОССЕТТИ. Он говорит о тебе, Джейн.
ДЖЕЙН. Мой муж – утопический социалист, поэтому с дерьмом я более чем знакома.
РОССЕТТИ. Это ты про запах?
СУИНБЁРН. Я опять наступил на бычью лепешку.
РОССЕТТИ. Ты – писатель. Должен к этому привыкать. Но я думаю, причина не в этом. Вилли, ты что-нибудь знаешь о павлинах? Мой не желает со мной общаться.
СУИНБЁРН. Это настораживает.
РОССЕТТИ. Он прячется под диваном.
МОРРИС. Под твоим диваном павлин?
РОССЕТТИ. Я купил его не так и давно, великолепный экземпляр, но он почему-то ко мне не проникся. Не знаю, почему. Когда я попытался его погладить, это неблагодарное животное метнулось под диван и принялось издавать самые мерзкие звуки. Не слышал ничего подобного с тех пор, как у моей индонезийской свинки случилась течка. Однажды леди Рэнли села на диван, так это эта негодная тварь заорала прямо под ней. Нам потребовалось два часа и чуть ли не целая бутылка джина, чтобы хоть как-то успокоить ее. Она решила, что это ее анус вдруг начал общаться с ней на каком-то птичьем языке. Она устроила целое представление, когда прибыла полиция, и мне пришлось потратить еще одну бутылку, чтобы убедить полисменов, что не пытался я изнасиловать бедную женщину, хотя, если честно, такая мысль у меня возникала.
МОРРИС. И сколько он там находился?
СУИНБЁРН. Анус леди Рэнли?
МОРРИС. Павлин.
РОССЕТТИ. Господи, я не знаю. Чувства времени у меня никакого. Я вне времени, как Бог, женщины и искусство.
МОРРИС (опускается на четвереньки, заглядывает под диван). Эй? Есть тут кто-нибудь?
СУИНБЁРН. Осторожно, Вилли. Она злобные и раздражительные. Отхватит тебе полноса, едва увидит.
МОРРИС. Господи, ну и вонь.
ДЖЕЙН. Вилли, обязательно тебе ползать на всех четырех, как бабуину?
КРИСТИНА (входит). Кто-нибудь хочет сдобную булочку? (Останавливается, смотрит на поднятый зад МОРРИСА). А почему Вилли засунул голову под диван?
СУИНБЁРН. Пытается достать павлина твоего брата.
КРИСТИНА. Его что?
МОРРИС. О, нет.
ДЖЕЙН. Павлина.
МОРРИС. Думаю, я знаю, почему он остается под диваном.
КРИСТИНА. Его павлина?
ДЖЕЙН. Да.
КРИСТИНА. Он сидит под диваном?
ДЖЕЙН. Вроде бы не так и давно.
МОРРИС. Причина не в том, что ты ему не нравишься.
КРИСТИНА.
РОССЕТТИ. Я начинаю подозревать самое худшее.
СУИНБЁРН. Обычно это самое безопасное место.
КРИСТИНА. Я не знала, что у него был павлин.
МОРРИС (вытаскивает полуразложившуюся тушку). Боюсь, он отправился на павлиньи небеса.
КРИСТИНА. Господи!
РОССЕТТИ. Как я понимаю, искусственное дыхание делать ему никто не будет?
КРИСТИНА. Габриэль, почему ты держишь под диваном дохлого павлина?
СУИНБЁРН. Чтобы имитировать анус леди Рэнли.
РОССЕТТИ. В Китае считают, что это приносит удачу.
КРИСТИНА. Имитировать анус леди?
ДЖЕЙН. Нет, не может такого быть.
РОССЕТТИ. Клянусь, я и представить себе не мог, что он сдох.
ДЖЕЙН. А по какой причине, по-твоему, он не вылезал из-под дивана?
РОССЕТТИ. Я думал, он дуется на меня. Не знаю, почему мне так не везет с животными. Я не сомневался, что мои сони впали в зимнюю спячку. Даже сделал им маленькие домики. Откуда я мог знать, что они умерли? Я думал, что сони и должны так пахнуть. Потом на меня напали полчища жуков. Я завел черепах, чтобы они их съели, но жуки съели черепах. Хорошо получилось только с броненосцами. Я думал, воздух Челси для них влажноват, но они разбежались по соседям и стали плодиться, как головные вши. Теперь их сотни, что вниз, что вверх по течению Темзы. Они везде, и такие шустрые. Они у всех, но только не у меня. Извозчик рассказал мне, что на днях его бабушка заявила ему, будто видела гигантскую крысу, закованную в броню. Он решил, что она рехнулась и отправил бабулю в дурдом. Все, к чему я прикасаюсь, похоже, исчезает или умирает.
СУИНБЁРН. Включая женщин.
РОССЕТТИ. Не понял?
СУИНБЁРН. Все нормально.
РОССЕТТИ. И что ты хотел этим сказать?
ДЖЕЙН. Ничего он не хотел этим сказать. В том, что говорит Суинбёрн, никакого смысла нет. Ему просто нравился звук собственного голоса. Или ты не читал его стихи?
РОССЕТТИ. Он намекал на Лиззи. Он до сих пор думает, что я ее убил.
СУИНБЁРН. Извини. Забудь.
ДЖЕЙН. Никто не думает, что ты ее убил.
РОЗА (поднимает голову, обращается к РЁСКИНУ). Так убил он ее или нет?
8
(ЛИЗЗИ и РОССЕТТИ)
ЛИЗЗИ. Я работала у модистки, и в магазин зашли Уолтер Деверелл и его мать. Я увидела, что он слишком пристально смотрит на меня и занервничала, а потом он перегнулся через прилавок и спросил, не соглашусь ли я позировать для его Виолы. Я понятия не имела, о чем он говорит. Подумала, что он обращается ко мне с неприличным предложением, как-то связанном с музыкальным инструментом. Уже собралась позвать констебля, но его мать объяснила мне, что Уолтер – добропорядочный гражданин, хотя позже я убедилась, что она далека от истины, а как только я поняла, что он пишет картину по мотивам «Двенадцатой ночи», позволила ему убедить меня. Потом Хант увидел меня в мастерской Деверелла и нарисовал кем-то еще. Потом Милле решил, что я – Офелия и уложил в ванну, полную воды. В итоге я заболела воспалением легких. В ушах у меня вода до сих пор. К этому моменту я побывала в столь многих обличьях, что уже и не знаю, кто я.
Конец ознакомительного фрагмента.