И снова этот Баранкин, или Великая погоня
Шрифт:
– А затем, - ответил Баранкин, - люди посеют пшеницу и овёс, посадят овощи и фрукты... а потом что?..
– Что потом?
– спросил Костя себя и Баранкина, но что на это ответить, он не знал.
– А потом люди сидят и ждут, - пояснил Баранкин, - то ждут хорошей погоды, а то дождя... То всё засохло, то всё намокло...
– Точно, - согласился Малинин, - ждут... то всё засохло, то всё намокло...
– А чтобы не ждать, надо, чтобы пшеница и овёс, - Юра достал из кармана снова спичечный коробок, а из коробка опрокинул на ладонь семена пшеницы, овса, яблочные семечки и сказал: - Ты помнишь, у меня
– Помню, - сказал Малинин.
– В этом всё и дело... Значит в фильме всё должно быть так: я - Баранкин, - бросаю в землю семечко от яблони и у всех на глазах оно моментально вылезает из земли малюсеньким ростком, тут же на глазах превращающемся в куст, куст становится яблоней, на яблоне появляются цветки, затем цветки осыпаются и начинают расти яблоки. Вот они поспевают на наших глазах и вот я, Баранкин, срываю с яблони плод и угощаю своего друга Малинина... Крупным планом на экране твоё улыбающееся лицо! Затем ты с аппетитом уплетаешь яблоко!.. И всё это за каких-нибудь пять минут!..
– И здесь на экране появляется улыбающееся лицо, - сказал Малинин, - улыбающееся лицо Баранкина! И закадровый голос говорит: "Да здравствует сверхобогащённое и сверхсгущённое по системе Баранкина молоко! Ура ускоренным овощам и фруктам по системе Юрия Баранкина!
– это Малинин уже крикнул изо всех сил.
– Значит, бац и... яблони! Бац и... груши!.. Бац и... помидоры!.. Или виноград! Или персики!.. На экране сеялки сеют пшеницу, а за ними идут комбайны и сразу убирают хлеб!.. И неужели, ты, Баранкин, это всё уже придумал?
– спросил Малинин Юру.
– Не всё уже, а только ещё, и не совсем всё, а только частично, - скромно ответил Баранкин.
– А мясо?
– вдруг всполошился Малинин,
– Что мясо?
– удивился Баранкин.
– Ну, это - всё овощи и фрукты, а я люблю мясо... Ты ускоренное мясо тоже придумал?
– А как же, - ответил Баранкин.
– Крупным планом Малинин опускает в кастрюлю с кипящей лапшой куриное яйцо... И через пять минут ест куриную лапшу с отварной курицей!
– Ура ускоренной лапше!
– закричал Малинин во весь голос и вдруг осекся.
– Наши всё-таки, - уже тихо сказал он,
– Что наши?
– не понял Баранкин.
– Смотри, вон возле кино наши появились!.. И Мишка Яковлев и Серёжа Ческидов и Игорь Урасов!.. Бежать надо!..
– Бежать теперь глупо, - рассудил Баранкин, - теперь надо подождать, когда окончится сеанс, тогда, смешавшись с толпой зрителей, мы можем с тобой поспешить...
– А куда мы можем с тобой поспешить?
– спросил Малинин.
– Как это куда?
– удивился Баранкин.
– Конечно же в парк культуры и отдыха. Во-первых, мы с тобой здорово поработали, а во-вторых, там же народу может в тысячу раз больше, чем в любом кинотеатре, - сказал Баранкин, - а сколько там аттракционов!..
– А аттракционы одни крутятся, другие вертятся, третьи кружатся... так что невозможно разобрать знакомый это тебе человек или нет... На аттракционах нас никто не найдёт и не узнает ни за что на свете!
– Это, пожалуй, верно!
– как-то вяло согласился Малинин с Баранкиным...
На этих словах Малинина сеанс как раз окончился. Глухо звякнули выходные двери. Баранкин и Малинин ловко спустились
СОБЫТИЕ САМОЕ ШЕСТОЕ
Правила уличного выдвижения
Баранкин и Малинин шли быстрыми шагами по улице, когда у светофора возле самого перехода чуть не налетели на стоявших к ним спиной Зину Фокину, Эру Кузякину и Марину Шкаеву. Фокина и Кузякина, как всегда, были в спортивных курточках, на ногах у них были вязаные шерстяные зебры в тон курточкам. Это рукодельница Шкаева одела полкласса в зебры. А сама Марина Шкаева была одета в школьную форму. Баранкин приложил палец к губам, мол, осторожно и стал на цыпочках удаляться от девчонок, что-то с жаром, но тихо обсуждавших.
Затем Юра и Костя перешли на быстрый шаг, когда за спиной раздался голос то ли Фокиной, то ли Кузякиной: "Юра! Костя! Я не сержусь! Давай дружить!!!" Не оборачиваясь, Баранкин и Малинин припустились изо всех ног вдоль тротуара. Сначала они бежали вдоль ограды, отделявшей тротуар от проезжей части дороги, но оторваться от Зины Фокиной и Эры Кузякиной им не удавалось, сказывалась физическая усталость после бега на трассе и пилки дров у дяди Жоры, а тут ещё Малинин споткнулся о решётку, охранявшую корни деревьев, и проехался на животе по асфальту тротуара.
Голоса Фокиной и Кузякиной приближались, пробиваясь сквозь пешеходов. Баранкин протянул Косте руку помощи, и, помогая как можно быстрее подняться на ноги, сказал:
– Вдоль тротуара мы от них не сбежим! Давай поперёк улицы!..
– А милиция?..
– усомнился Костя
– Малинин! Не боись!
– приказал Юра.
Лавируя среди машин, под аккомпанемент милицейского свистка и предупредительных гудков автомобилей, Юра и Костя успели пересечь улицу и с разбегу очутились в объятиях дружинников. Вслед за Юрой и Костей на тротуар влетели и Кузякина с Фокиной! Баранкин обернулся и увидел, что эти девчонки, от которых они с Костей бежали, были совсем не Зиной и не Эрой. А Шкаевой и вообще с ними уже не было. Юра и Костя приняли какую-то совершенно незнакомую девчонку за Фокину и поэтому побежали поперек улицы, когда их и схватили.
– Что это вы все одинаково одеваетесь и причёсываетесь?!
– сказал Баранкин девчонкам.
– Я вас принял совсем за других... За Кузякину и за Фокину...
– А вы что ли по-разному одеваетесь?!
– огрызнулась одна из девочек.
– Приняли нас за каких-то Музякиных-Пузякиных.
– Вы же стояли к нам спиной, а Марина из нашего класса к нам лицом, - вмешался в объяснения Малинин.
– А чего вы орали, то Костя, то Юра?
– спросил он у девчонок.
– Здравствуйте, - сказала другая девочка, которая всё время сдувала со лба чёлку.
– Мы кричали: "Гостин Шура!"
– Надо же!.. Гостин!.. Шура!..
– буркнул Баранкин, - а слышалось, то Костя, то Юра!..
Пока Баранкин и Малинин вели перепалку с незнакомыми девчонками, которых они приняли за знакомых, трое дружинников, читали им всем нотации в три голоса, каждый говорил своё и никто никого не слушал, прямо как в опере, когда на сцене все вместе поют.
– Пожалуйте в автобус, леди энд джентельмены!
– сказал дружинник с кинокамерой в руках. Это он сказал, когда все другие уже выговорились.