И тогда я ее убила
Шрифт:
— Неужели действительно необходимо мусолить всякие нелепые детали? Не понимаю, что вам от меня надо. Очень жаль, но я не помню в точности, где была в тот ужасный день, — и что теперь прикажете делать?
— Просто ответьте на вопросы, миссис Ферн. Больше ничего не потребуется.
Я поворачиваюсь к детективу Массуд:
— Вы нашли того, кто мне угрожал?
— Вы отказались подать заявление, так что нет, мы не занимались поисками.
— Значит, если меня убьют, придется восстать из гроба и написать заявление, чтобы вы этим занялись?
Они
— Миссис Ферн, мы считаем, что в момент гибели вашей подруги в ее квартире кто-то был.
О боже. И еще это подчеркнутое «ваша подруга»! Пассивная агрессия, вот так я называю такое поведение. Вы ведь хотите помочь своей подруге, правда? Вы не станете препятствовать полицейскому расследованию обстоятельств смерти вашей подруги, ведь так?
— Значит, вы думаете, ее убили?
— Точно не известно. По-прежнему остается вероятность, что смерть госпожи Джонсон-Грин стала результатом несчастного случая, но у нас есть причины полагать, что в квартире в то время находился кто-то еще. — Она вскидывает на меня взгляд: — Это были вы?
Я чувствую, что голова начинает подергиваться взад-вперед. Контролю это не поддается.
— Просто ответьте на вопрос, миссис Ферн, — говорит Карр.
— Нет, меня там не было.
— Но вы не можете сказать, где были? — спрашивает Массуд.
— Я уже сказала! У парикмахера!
— А перед этим?
— Ходила по магазинам! Я же говорила!
— Хорошо. — Она просматривает свои записи. — Позвольте взглянуть на вашу обувь, миссис Ферн.
— На обувь?
— Мы надеемся на ваше сотрудничество. Нам просто необходимо исключить вас. Вы были близкой подругой покойной и часто бывали у нее в доме, я права?
— Да, я проводила там много времени, вот хоть Джорджа спросите.
— Так могу я взглянуть на вашу обувь?
Теперь я все вспомнила и точно знаю, чего они добиваются. Когда я присела на корточки возле Беатрис, то вступила в кровь, натекшую из ее головы. Задела мыском ботинка самый краешек лужи, но, наверное, остался какой-то след, а полиция обследовала каждую ворсинку ковра. Уверена, отсюда и просьба поглядеть на обувь.
— Конечно, можете, если надо. У меня много обуви, какая пара вас интересует, детектив Массуд? Босоножки-лабутены? — Я наклоняюсь и заглядываю под стол, чтобы увидеть ее ноги. — Нет, погодите: вам скорее ближе оксфордский стиль, правильно? Первым делом удобство, красота потом? Тогда, простите, ничего такого у меня нет.
— Вы это к чему, миссис Ферн? — спрашивает Карр.
— А что такое?
— В чем проблема?
— Не знаю, может, в том, что вы оба постоянно меня третируете? Боже, понятия не имею, зачем вам это.
— Отлично, — говорит Массуд, — будь по-вашему. Мы придем с ордером на осмотр обуви и больше не будем просить о сотрудничестве.
Я мотаю головой и кладу на стол ладони.
— Нет, я не возражаю. Можете забрать обувь. Принести сюда?
— Незачем, мы просто хотим взглянуть на нее и сфотографировать.
— Вам только моя обувь нужна? Это-то можно спросить?
— Нет, надо исключить следы всех друзей и родственников.
«Следы. Исключить». Конечно, они мне лгут.
— У меня был тяжелый месяц, детективы. Умерла моя лучшая подруга, а теперь меня преследует какой-то псих. Простите, если я произвожу впечатление человека, который не хочет… сотрудничать, но вы же видите, что мне просто трудно собой владеть.
— Если придется, — замечает Массуд, — мы можем взять ордер.
— Но доводить до этого незачем, — вступает детектив Карр. — Мы ценим вашу помощь.
Так, значит, приемчик «хороший коп, плохой коп» встречается не только в бульварных книжонках. Я поднимаюсь со стула.
— Ладно, отлично. Пойдемте, устроим фотосессию моей обуви. Сюда, пожалуйста, — говорю я, как будто просто принимаю у себя гостей, а не отдаюсь на милость полицейских.
Мы идем через спальню в маленькую гардеробную, где едва помещается наша с Джимом одежда. Каждый раз, заходя сюда, я думаю, что нужно то ли переехать, то ли перенести все рубашки и костюмы Джима в свободную спальню. Но ему это не понравится.
— Вот. — Я показываю на аккуратно расставленную на полу примерно в количестве двух дюжин пар обувь. — Еще кроссовки в прихожей и тапочки под кроватью. Их тоже принести?
Массуд достает из сумки на плече неожиданно большой фотоаппарат.
— Тапочки не понадобятся, — говорит она.
Я наклоняюсь, чтобы вытащить задвинутую под полку пару «найков». Мне хочется быть полезной, ускорить процесс, и пусть детективы уже побыстрее уйдут.
Мне на плечо ложится рука.
— Мы сами, — резко произносит Массуд.
— Кажется, я все это надевала после того, как Беа… ну, вы поняли.
— Ничего страшного, просто сейчас, пожалуйста, ничего не трогайте. — На ней перчатки, она нагибается, берет первую пару и кладет подошвами вверх на ближайшую к двери полку. Потом быстро разглядывает и подносит фотоаппарат к глазу.
Она, небось, думает, что теперь, зная, что они ищут обувь, которая прикасалась к луже крови, я могу быстренько попытаться что-то изменить, поскрести ногтем предательскую темно-красную царапину.
Я складываю руки на груди и смотрю, как полицейские возятся с обувью, фотографируя ее. Тут тесно, но я не хочу уходить.
— Вот эти нам надо забрать, — говорит Карр.
В руках у него черные туфли на низком каблуке. На самом деле неплохой вариант.
— Да, конечно, берите, что хотите.
Он кладет туфли в пластиковый пакет и пишет что-то в подобии книжечки с квитанциями.
— Не возражаете? — Массуд показывает на мои ноги. Я вздыхаю, поднимаю ногу, снимаю туфлю и протягивает ей. Массуд кивает на полку, я подчиняюсь, ставлю туда туфлю, детектив переворачивает ее, фотографирует, и я произвожу те же действия со второй туфлей.