И тысячу лет спустя. Ладожская княжна
Шрифт:
— Значит, так… остаемся в лагере и сооружаем перекладины, которые понесем с собой, чтобы перейти ров! На все это даю вам сутки! — ушел с приказом Мстислав, и он тут же разлетелся по всем остальным племенам.
Олег продолжал смотреть на Райана грустным взглядом. Оба они чувствовали, что с Пауком приключилось что-то неладное.
— Подождем еще, — прошептал князь. — Если не вернется к вечеру, я ночью сам за ним пойду.
— Это может быть опасно. Ты князь, и не должен так рисковать собой.
— Он мой любимый и милый сердцу друг! А еще там моя жена!
Марна
Ее кормили и поили другие рабыни, сам Синеус больше не являлся к ней. Именно от рабынь, которых получилось разговорить, Марна узнала, что Синеус запер Эрика, Рёрика и Бьерна с Аскольдом в темнице, а Иттан угрожал Торой, чтобы та слушалась его, и тогда Марна простила подругу, ибо она бы сделала все то же самое ради своей дочери или сына. Марну омывали тряпками, пока она была привязана к кровати, и она знала, что Синеус снова придет к ней этой ночью. И он пришел.
— Сколько это будет продолжаться? Просто убей меня?! — прошипела она, когда он встал с нее и начал затягивать ремень на штанах.
— Посмотрим, это зависит не от меня, а от твоих словен. Я уже отправил им подарок.
— Только не говори, что это мой сын!
— Нет. Вовсе нет. Сын — это последнее, чем я захочу насладиться, и список перед ним еще очень даже длинный.
— Как ты смог уговорить людей Бьерна не нападать на тебя, пока их воевода в темнице?!
— Их конунг, — посмеялся Синеус. — Разве он конунг им? тот, который влюбился в вёльву? Они сами же и свергли его моими руками и были тому рады! Теперь все они служат мне! Теперь я здесь конунг Синеус! Тот, кто им всегда должен был быть!
Все началось с гонца, который въехал в лагерь Олега с небольшой тряпичной сумкой перед собой. Он не был норманном, чтобы его приняли за врага, и не был славянином, чтобы приняли за своего. Потому к Олегу гонца сопровождали четыре вооруженных дружинника. Его просили подождать, поскольку княжеская чета была занята обедом, но гонец настаивал, что дело это срочное, и тогда, с согласия Олега, его пустили в трапезный шатер.
Мстислав сидел подле Олега и хлебал суп. Кроме них в шатре присутствовали только две служанки, Райан и дружинник, который и то стоял по ту сторону шатра. Итак, когда гонец вошел внутрь, он откинул капюшон назад, стряхнул пыль со шкуры, служившей ему шубой (и зачем в такой жаркий день?), поправил накидку, развязал мешок, потряс его, и на пол с грохотом упала отрубленная голова. Олег не сразу узнал в ней своего брата Глеба. Голова была так давно отрублена, что совсем почернела и сгнила. Либо гонец вез ее слишком долго, что было невозможно.
— Кто это сделал?! — Олег соскочил с места, и дружинники тут же со свистом обнажили свои мечи, чтобы
— Он сказал, что не нуждается в представлении, — спокойно и тихо ответил гонец. — Но также предупредил, что вы его спросите. Конунг Синеус.
— Взять его в плен, — тут же приказал Олег. — Эта сука расскажет нам все.
Воины не успели подойти, как гонец ловко тряхнул рукой, и из рукава выскользнул небольшой ножичек. Ни секунды не колеблясь, он открыл рот, высунул язык и демонстративно отрезал его себе под самый корень, не сводя дикого и лукавого взгляда с Олега. Рука мужчины совсем не дрогнула, будто делал он это тысячи раз и только совершал очередной обряд. Кусок мяса упал на пол возле его ботинка. Его тело тряслось от боли. Из глаз брызнули слезы, но гонец, хоть и пошатывался, стоял ровно, как вкопанный в землю, и принимал боль с достоинством. По его подбородку, шее, шубе текла кровь. Гонец слегка улыбнулся, насмехаясь над князем. Дружинники застыли, не зная, что делать.
— Пусть идет, — вдруг ответил Олег, удивив тем Мстислава, и сел обратно на свой стул, подергиваясь то ли от отвращения, то ли от гнева. Его взгляд метался от головы брата к языку гонца на полу.
— Но, князь… — начал один из главных дружинников.
— Пусть идет! — вскрикнул Олег.
Гонец медленно кивнул князю головой, прощаясь. Дружинники расступились, и посыльный гордым шагом вышел из зала.
— Быть войне… — Олег прошептал. — Завтра же… быть войне.
Глава 24
Олень семи битв
Марну привели в храм, который был построен ею же. Она знала, что ее привели туда не для того, чтобы помолиться. Димитрий уже сидел на коленях возле креста, приготовленного для него. Он был избит и ранен, с его головы был снят скальп — так Синеус и его люди решили постричь его в монахи еще раз.
— Я буду первым мучеником в этом божьем доме, — успокаивал Марну Димитрий. — Я умру счастливым!
— Это я виновата! Я просила тебя остаться здесь, — ее за руки усадили на табурет и заставили смотреть, приставив лезвие к горлу.
— Откажись от своего ссаного Бога, и я тебя не убью! — заявил Синеус с гордостью.
— Но я готов умереть, — спокойно отвечал Димитрий. — Я видел сегодня Бога. Он пришел ко мне в виде солнечного луча, покуда солнце не показывалось здесь с тех пор, как вы пришли в Ладогу. Я готов уйти к нему, готов уйти домой.
— Димитрий, прошу тебя, — плакала Марна. — Господь поймет тебя, если ты выберешь жизнь.
— Я и выбираю жизнь, Марна!
Тогда Димитрий перевел свой взгляд на Синеуса, которому становилось только не по себе. Убийство монаха, который не боится, уже не было таким забавным действием.
— Сейчас он по-другому у меня запоет! Тащите гвозди!
Крест опустили на пол, а Димитрия уложили на него, раздвинув его руки. Когда его ладони пробивали, он кричал от боли, но вместе с тем смеялся, чтобы показать, что он все же выше этой боли и стерпит все. Так смех его сменялся криком, а крик смехом, и Марна только утирала слезы.
— Нужно было прибивать запястья, вы, придурки, — проговорила она с ненавистью. — У Иисуса на самом деле были пробиты запястья.
— Замолчи, вёльва!