И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

Максимова Ксения

— Олег… — Марна и не собиралась отчитываться перед мужем. Да и что бы она ему сказала? Что скучно ей без Райана? Что тоскливо? Что живой себя не чувствует без него, и потому ей захотелось украсть? Она собиралась ему сообщить кое-что другое, более важное. — Я ношу ребенка.

Княжеский сын тут же поднял ее на свои руки и закружил над землей.

— Моя лада! — кричал он вне себя и смеялся.

— Поставь! Ой, поставь! — в шутку застонала она. — Иначе опять случится!

— Моя лада, — Олег сел перед ней на колени и принялся целовать ее живот. — Как же я счастлив! Счастливее мужа не сыскать на всем белом свете!

Марна

искренне улыбнулась и погладила Олега по вьющимся белокурым волосам. Так долго она боялась этого дня. Боялась снова стать матерью и повторить все то, что было, казалось, так давно, в ее прошлой жизни. Но, нет… она была счастлива. Марна пугалась этого чувства, спрашивала себя вновь, счастлива ли она, и все же ответ был одним. Она счастлива. Особенно потому, что уже была знакома со своей дочерью. Она ждала ее, ждала Марину.

Одно Марну печалило больше всего. Теперь, когда она смотрелась в воды Волхова, она и не знала, кого на самом деле любила. Райана или Олега? А если же она любила их обоих? Возможно ли были это? Правда, любовь к Райану и любовь к Олегу отличались друг от друга. Любовь к Райану была прекрасна как огонь, пожирающий чучело на Масленицу, на штормовую волну, проглатывающую драккар, она… была похожа на Мирославу и на ее книгу.

Любовь к Олегу пахла сиренью и травами. Любовь к Олегу могла бы обернуться в лебедя, что с гордым станом плескался бы в пруду и говорил с солнцем. На пряжу, из которой бы ткалось самое удобное одеяло. Любовь к Олегу была похожа на… Марну, которая, наконец, обрела дом, друзей и свою дорогу.

Но эта дорога… разве должен был быть на ней Олег? Разве не вела эта дорога в Ирландию? Разве не пролегала она через моря, которые бы бороздил корабль, построенный Райаном для нее?

Марна и впрямь чувствовала себя не в своей тарелке. Она смотрела за горизонт в ожидании этого корабля, а он никак не появлялся.

— И все же ты жив… — шептала она и гладила себя по животу, который рос с каждым месяцем больше и больше и округлялся, словно тыковка.

Нет, она не любила Олега. Он был ей другом. А теперь и отцом Марины. Рузи Кара больше не являлся. Марна полагала, что на зиму он уехал в другие края, к себе домой, если он был у него. Иногда она заглядывала в пивнушку, где теперь не могла насладиться хмелем, и просто подолгу сидела в дальнем углу, иногда играла с Глебом и другими мужчинами в камешки. Иногда карлик приходил к ней, чтобы подонимать Марну, а она не поддавалась, и он тут же разочарованно говорил ей:

— Ты стала слишком доброй! Это плохо! Тьфу…

Когда выпал первый снег и повитуха сообщила Олегу, что его ребенок растет сильным, как богатырь, княжеский сын велел немедленно укладывать сани.

— Куда же мы отправляемся? — Марна вышла к нему во двор, облаченная в меха и добрые кожаные сапоги, утепленные изнутри. Ноги ее опухли, и когда она шла, то была похожа на сонного медведя, которого только-только выдворили из его берлоги.

— Тебе понравится, моя ладушка! Залезай!

За их санями еще были двое, полные дружинников. Олег снарядил их на случай, если какая беда могла приключиться в дороге. Там же был и Паук. Олег помог тяжелой Марне усесться в сани и поцеловал ее пухлую щеку.

— Я подарю тебе и нашему сыну то, что вы заслуживаете. Но пока пусть это будет тайною…

— Или дочери… — тихо добавила Марна.

Бруни

заскочил в сани следом за хозяйкой и занял свое законное место в ее ногах, чтобы их согреть. Туда же погрузили остальных щенят и Ириску. Когда сани выехали из крепости, Марна с тоскою глянула на замерзший Волхов. Ей было страшно покидать Новгород, но она знала, что Райан не вернется до весны, пока воды снова не станут судоходными. Потому она не сопротивлялась и отправилась с Олегом в путешествие, взяв с него обещание, что они вскоре вернутся.

— Я должна видеть, как Иттан рожает, — говорила она выдуманную причину, хотя Марна и действительно желала этого.

Олег шел первым, оседлав своего любимого жеребца. Следом, на привязи, шел жеребец Марны, которому она до сих пор не дала имени. А затем и ее сани, нагруженные разным добром, вещами и едой. Следом еще двое саней и двадцать дружинников верхом, среди них Паук. Настоящая свита. Или кортеж, как шутила Марна сама с собой, потому как шутку ее бы снова никто не понял.

Они двигались на север, и Марна догадывалась, что Олег везет ее на Ладогу, страшное место для нее. Отряд двигался до самой темноты, затем деревни, что встречались им на пути, с почестями встречали княжеских людей, принимали их у себя, слали и мягкие постели и жарили им мяса, угощали тем, что было приготовлено с лета.

— Хочеша я тибе скажу, кто у тибя будета? — как-то одна из неприятных старух подошла к Марне и ткнула в ее живот кривым указательным пальцем.

— А откуда вам знать?

— А ты глянь-ка на свои руки, каки они грязны!

И Марна глянула.

— Вовсе нет.

— Вишь, ты показала их ладонями вниз… богатырь будет!

Марна сначала удивилась и даже расстроилась, но потом рассмеялась.

— И действительно, можно и на УЗИ не ходить.

— Ась?

— Я девочку жду. У меня дочь будет, — покачала головой Марна.

— Ну-ну! А чего жрешь мясо, как вне себя? И живот у тебя, как огурец! Со спины не виден! Мальчик это, глупая ты девка! Мальчик!

И все же у этой старухи получилось посеять зерно сомнения в голову Марны. Всю оставшуюся дорогу она была печальна и задумчива. Она думала о Марине и боялась, что Марина не придет, как было обещано Рузи.

С тех пор, как она была беременна, Марна не делила постель с Олегом, да и он не настаивал. Так не было у словенов положено, они верили, что это может навредить плоду. А Марна только была довольна: ей не придется каждый раз выползать из постели Олега и бежать к Волхову, чтобы думать о Райане и казнить себя за измену.

Олег и впрямь привез ее к ладожской крепости, и когда ее башни показались за горизонтом, Марне стало тревожно.

— Я не люблю это место, — говорила она Олегу, когда он помогал ей выйти из саней.

— Я знаю, — словен поцеловал ее красный от холода лоб. — И потому я привез тебя сюда, чтобы это исправить. Теперь это твоя крепость.

— Что значит… моя?

— С тех пор, как варяги были повержены, эта крепость пустует. Мы открыты с севера, и то, что произошло летом, сподвигло меня на мысль сделать эту крепость нашей… твоей… Я вернулся домой, а ты обрела его. Когда-то я и мои люди строили эти башни для конунга Рёрика, и я проклинал каждый камень здесь, каждое бревно… Но если бы я знал, что строил ее для своей жены, я бы целовал каждый сучок на том бревне, что отесывал…