И залпы башенных орудий...
Шрифт:
Чем ниже опускалась верхушка супернебоскреба, тем огромней и массивней он казался. Целые кварталы срывались с его выносов-кронштейнов и летели рядом, плавно переворачиваясь. Танди представил, сколько тысяч людей сейчас кувыркаются внутри модулей сверхбашни, попав перед смертью в состояние невесомости, и содрогнулся — удар размажет всех жильцов в желе…
Громада достигла земли и погрузилась в недра вдоль всей Мэдисон-авеню, ломая выносы, стряхивая кварталы, стирая в пыль дома. Земля вздрогнула так, что все атомокары, затормозившие на улицах, подпрыгнули на пару метров и рухнули на полопавшийся, дыбом вставший металлопласт. Танди со Стефани не удержались и слетели с площадки экспресс-транспортера прямо на перевернутый атомокар. Стефани разбила голову и умерла мгновенно, Херрен отделался переломом позвоночника. Он лежал и хрипло дышал, глядя в небеса, затянутые дымом пожарищ. Тысячеэтажник подпрыгнул всей своей массой, изгибаясь, изламываясь, теряя выносы, скакавшие по всему Манхэттену, и обрушился снова. «Моя спина, — подумал Танди, не чувствуя боли, — как бы не парализовало…»
Новый толчок обрушил несколько зданий, обступивших Бродвей, и одно из них, бликуя черными зеркалами стен, накрыло экспресс-транспортер, хороня и туристов, и кибернетиста-снабженца, и молоденького инженера статистических машин.
Алексей Страут вышел в тамбур и по винтовой лестнице поднялся на второй этаж гигантского вагона, стлавшегося над колеей то ли шести, то ли десяти метров шириною — сверху не понять. За опалесцирующим прозрачным колпаком отмахивали назад сопки, засаженные молодыми сосенками, и мелькали старинные станционные сооружения, выстроенные вдоль всего Транссиба во времена Империи. Дореволюционные вокзальчики и водонапорные башни из тёмного кирпича и отесанного камня здорово смотрелись рядом со спектрогласовыми павильонами формулы «поликристалл» и ажурными арками микропогодных станций.
Впереди справа блеснул и начал разворачиваться серебряный лист Углового залива.
Страут подумал и подсел к прозрачной стенке вагона — на диванчик слева, чтобы лучше видеть Владивосток. Рита советовала ему заказать билет на стратолет и не мучиться целых два дня, добираясь с берегов Москвы-реки до побережья Японского моря, но он поступил по-своему. Ну, не любил он перемещаться по Земле с безумными скоростями и, если время позволяло, предпочитал стратолету поезд или электробус. Дольше? А много ты увидишь из иллюминатора стратоплана-гиперзвуковика? Синь стратосферы разве что. А тут вон — слева город, справа море… Есть на что посмотреть.
Поезд миновал Угольную, за коттеджами которой сверкали кристаллические цилиндры и призмы «спальных районов». На юге, смутно отражаясь в водах залива, вздымался зеркально-купольный жилмассив «Де-Фриз». Огибая полуостров того же имени, белел парусами туристский барк, выплывая в Амурский залив.
Страут посмотрел налево. Стеклянные кубы и усеченные пирамиды владивостокских окраин шли плавными волнами, забираясь на склоны гряды Богатая Грива и сходя с нее террасами; желтели и белели за соснами старинные санатории Садгорода.
Поезд, повторяя изгиб пути, отдалился от моря. Теперь по обе стороны от аркады высились дома-башни, дома-конусы, дома-призмы. Лезли в окна лапчатые дубы и колючие кедры. Быстро открывались широкие улицы, пересекаемые мостами, упирались на миг в точку перспективы, полнились рядами машин и толпами пешеходов и снова задергивались бликующими стенами высоток. В их опалесцируюших окнах отражался сбавлявший скорость экспресс.
Незаметно доехали до Седанки. Из моря подняла крутые берега Коврижка — остров Скребцова.
«Все-таки быстро разросся Владивосток», — подумал Страут. Лет этак двадцать назад город занимал самый конец полуострова Муравьева-Амурского, обжимая бухту Золотой Рог, а теперь вся пенинсула застроена — от Амурского до Уссурийского заливов. И остров Русский наполовину коробками домов заставлен, и вон, на Коврижке, какие-то купола отсвечивают.
И это Страуту нравилось — он обожал большие города. Жил, как правило, «за чертой», на даче, а любил толчею, шум, сутолоку центральных проспектов Москвы или Новгорода. Гены такие…
Проехали Вторую Речку. По правую руку рассекал море нарядный многопалубный лайнер, а на белом фоне его борта эффектно пускал фонтан малый полосатик. Селедочку, видать, промышляет усатый-полосатый…
— Кит! Кит! — загомонили в салоне. Можно подумать, никогда китов не видели…
Перед Первой Речкой поезд нырнул в туннель, проехал под историческим центром города и вынырнул у самого вокзала, уже третий век повторявшего архитектурные «излишества», свойственные русской готике.
Подхватив куртку, Страут вышел на верхний перрон и прошагал на Вокзальную площадь. Несколько желтых такси-автоматов тут же двинулись к нему, но Страут отмахнулся, и кары разочарованно отъехали.
Давненько он тут не был… Сощурившись, Алексей огляделся. Слева — отель «Шамора», за ним уходили в небо небоскребы на Посьетской, смахивавшие на раздутые паруса из сверкавшего стекла и блестящего металла. Направо поднимается в горку Алеутская, зажатая старинными домами — имперских и советских времен. Прямо зеленеет висячими садами ступенчатая пирамида Центрального распределителя, сбоку к нему притулилась станция метро «Вокзал». Почему-то пузырь павильона облюбовали местные жрицы любви — вон они, крутят попами за изгибистым стеклом, предлагают интимные услуги… Ритка терпеть не могла проституток, а ему было как-то все равно. Сам он к сексу в розницу ни разу в жизни не приценивался, но уважал чужой труд. Эти девушки — они ведь тоже профессионалки…
Страут не спеша потопал направо, вверх по Алеутской. Перевалив горб, вышел на Светланскую и свернул на Суйфунскую. Владивосток — город удивительный! Вот эти улицы хотя бы — все они названы по именам кораблей. Чем-то город похож на Гонконг и Сан-Франциско. Те же бесконечные подъемы и спуски, дома на уступах, экзотическая смесь культур и стилей. Тут одновременно звонят колокола православной церкви, католической кирхи и буддистского дацана. А в порту… Страут обернулся к Золотому Рогу. Отсюда, с крутого подъема улицы, видно было плоховато, но можно угадать толчею из яхт, джонок и катеров. В один ряд выстроились сизые корабли Океанской охраны и развалистые грузовые катамараны, взбивает воду в пыль огромный балкер на воздушной подушке, окропляя щеголеватый клипер, распустивший невесомую гору парусов.
За гладкой зеленью Золотого Рога топорщил кварталы полуостров Чуркина. К нему через бухту тянулись два моста — Струнный и Адмиральский.
Полюбовавшись пейзажами, Страут пошагал к зданию, на дверях которого висела солидная вывеска: «Управление Океанской охраны». Алексей каждый свой отпуск проводил на море, только не на пляжах и курортах. Он пас китов. Лучшего для себя способа отдохнуть и зарядиться энергией Страут пока не находил.
Внезапно в порту завыли сирены — на одном корабле, на десяти, на всех. Рев поднялся ужасающий и заполошный. Страут обернулся в тревоге — что могло приключиться? — и увидел нечто совершенно невероятное. За полуостровом в небе висел огромный шар. Он тускло отсвечивал выпуклыми боками, усыпанными вздутиями и пазами. Шар приближался.