И залпы башенных орудий...
Шрифт:
«Надо будет вечерком новости послушать, — расслабленно подумал Кейн. — Что они там с орбиты уронили, придурки…»
Его так отвлекло это падение, что он не сразу заметил исполинский шар, надвигавшийся с моря.
«Микросолнце, что ли? — удивился Кейн. Зачем оно здесь? Тут солнца и так до фига…»
А шар подлетел к побережью и остановился. Снизился — купальщики с визгами понеслись к берегу. Шар прошелся вдоль, будто исследуя береговую линию.
«Похоже на крейсер себумов, — начало доходить до Форри, — а они там у себя, на Вескусе, уважают теплые воды, лагуны и все такое… Но что они делают здесь?!»
Крейсер испустил два снопа лучей, двумя залпами накрывая воды и берег. Гонолулу сразу погиб в плазменных взрывах, весь, целиком. Вот, только что был, сверкал стеклянными этажами за лохматостями пальм, и нет его!
А высокотемпературные потоки, обрушившиеся в океан, выгребали огромные воронки в воде. Волны кипятка схлопывались, выбрасывая в воздух тучи перегретого пара. Грохочущее «ш-ш-ших-х!» катилось над волнами.
Форри бешено заработал руками и ногами, стремясь к берегу. Там, по белому песку, были разбросаны обгорелые трупы и уголья на месте пальмовой рощи, что-то вспыхивало и чадило среди груды развалин. Там было страшно, но в океане было еще страшней. Форри не успел — кипящая вода накрыла его. Крича, захлебываясь обжигающей влагой, Кейн задергался в облаке пузырей, а потом сердце не выдержало, и глубоководник застыл в скрюченной позе вареной креветки.
Мале был невелик, да и не было у этого городка, бывшей столицы Мальдивов, никакой возможности выбиться в мегаполисы — он и так уже занимал всю площадь одноименного островка размерами километр на полтора.
Городские улицы по-прежнему обходились без тротуаров и мостовых — это чтобы дождевая вода свободно просачивалась в грунт, пополняя колодцы. И как раньше, улочки были узки и запутанны — не сразу сориентируешься в их лабиринте.
По улочкам катили на велосипедах школьницы в белых форменных платьях с синими шейными платками и солидные отцы семейств, обернутые куском ткани на манер саронга, а женщины в длинных платьях старательно подметали проезжую часть вениками.
Старые дома из битого коралла были низенькими и приземистыми, из-за высоких белых оград выпрастывали пышные ветви кокосовые пальмы, бананы перекидывали широкие листья, а через них перевешивались кривые сучья хлебных деревьев и магнолий. Но еще выше и дальше, за плоскими крышами и перистыми зелеными насаждениями горел золотой купол огромной мечети и сияли небоскребы на восточном побережье. Красота!
Фаузи Азим Эдуруге Ханзи долго блуждал между офисами и распределителями для туристов, где предлагались безделушки из черепашьих панцирей, ожерелья из черных кораллов, раковины, акульи челюсти и модели дхони — знаменитых мальдивских суденышек с загнутым носом. Цедя проклятья сквозь зубы, Азим набрел-таки на переулок, за которым блеснула океанская синева. Наконец-то!
Азим вышел к гавани. Синие волны за молом стриглись суденышками всех размеров, моторными, с парусом косым и квадратным. А дальше, за лагуной, из океана высовывались клочки зелени — острова для туристов. Поглядывая на отдыхающих, Азим обошел восточный мыс. Дорога здесь следовала вдоль самой воды, окаймленная с одной стороны рифом, с другой — высокой стеной. За нею вырастали стеклянные громады билдингов.
Благодушествуя, Азим огляделся. Лагуна, порт, Новый центр. Давненько он тут не был…
Азим происходил из древнего рода, захиревшего в давние времена. Детство он провел на маленьком острове Аахураа. Отец то рыбачил, то дома сидел, отовариваясь в распределителе (шотландским виски и французским коньяком), мать работала в отеле «Сосунге», что в Мале. Когда маленький Азим закончил школу, тетя Шадас устроила его маритехником. С год он работал на Большом Барьерном рифе, починяя коралловые острова, потом поступил на заочный и выучился на биоконструктора. Выращивал огромные острова из быстрорастущих кораллов, расширяя территорию Туамоту, Палау, Сейшел. Вот и до родных Мальдивов руки дошли. Будет теперь где развернуться островитянам!
Сзади бибикнули. Азим обернулся и увидел квадратный белый атомокар. Водитель молча показал: садись, мол. Азим открыл дверцу и устроился на заднем сиденье. Так лучше.
— Меня зовут Фиорелло Матранга, — прогудел водила не оборачиваясь. — Можно просто Фио.
— Азим.
— Короче. Рифовую платформу будем растить отсюда. — Матранга показал на берег лагуны. — И на восток! Ширина — два километра триста метров, длина… Пока пять сто, а там посмотрим…
— Экологи как?
— Экологи дают «добро»!
— Барабаро! — ответил Азим, что на мальдивском языке дивехи означало «хорошо».
И тут же все стало очень и очень плохо. Азим почти ничего не успел заметить, только в последнюю секунду перед смертью он увидел громадный диск, застивший полнеба. Потом с диска пролился радужный огонь, стирая и Фио, и Азима, и весь остров Мале. Коралл, искусственный и натуральный, сгорал одинаково быстро, оседая и плавясь. На оплывшие берега хлынула вода и тоже попала под удар плазменных излучателей — океан не кипел, не испарялся, он горел, распадаясь на водород и кислород и тут же воспламеняясь.
Выключив оружие, диск плавно устремился на север, к берегам Индии, а океанские валы, из века в век бившиеся о берега Мале, прокатились поверху, не встречая сопротивления.
Глава 19
ВЕКТОР ДРУЖБЫ
Варю Кутейщикову спасло ее увлечение — в день вторжения себумов она ездила в клуб любителей кино, что на Вернадского, и смотрела старинный фильм — черно-белый, на плоском экране. Звук был хуже, чем из интеркома — обертонных диафрагм в XX веке еще не знали. Изображение шло двухмерное, глаза привычно искали глубину и объем стереопроекции, тончайшие переходы эйдетического экрана, а натыкались на плоскую картину. Кинокартину.
Зато действие захватывало, и постепенно Варя привыкла к помехам, перестала обращать внимание на дефекты пленки. Фильм был про влюбленную пару, разлученную войной — он ушел на фронт, она осталась работать на заводе. Он ходил в атаки, мерз в окопах, брел через болота, проваливаясь по пояс в холодную грязь, лежал в госпитале, снова становился в строй. Она голодала, работала в две смены, спала у станка и снова поднималась, завтракала ломтиком хлеба, запивала кружкой кипятка и вытачивала снаряды. Там была отлично снятая сцена воздушного налета, когда воют сирены, темное небо полосуют лучи прожекторов, и люди бегут к бомбоубежищу, хватая самое ценное — документы и детей, поскольку не знают, будет ли куда вернуться. А как грозно ревели моторы самолетов, как страшно выли падающие бомбы! А убежище было на станции метро, под землей.