И жить еще надежде…

Городницкий Александр Моисеевич

Благополучно миновав знаменитые имена Пикара и Жака Ива Кусто, которые, конечно, были вне подозрений, я споткнулся было об одного канадца с подозрительной фамилией Фишер, но он на мое счастье оказался немцем. Я уже почти выходил в финал и вдруг вспомнил, что при самом первом моем погружении на «Пайсисе» в Тихом океане на атолле Хермиг в 1978 году командиром аппарата был Саша Подражанский, который, как и я, Александр Моисеевич. Сердце мое заколотилось. Я помчался в отдел кадров своего института и не помню уже под каким предлогом выпросил его личное дело. Ура! Оказалось, что мама у него русская. Так что Губерман, как ни странно, оказался прав. На банкете по поводу моего пятидесятилетия директор института поднял

тост за меня с такими словами: «Во всем мире не более пятидесяти человек, которые побывали на дне океана». Сидевший рядом писатель Фазиль Искандер мрачно добавил: «Не считая утопленников».

В тот первый приезд мы с женой, купив на заработанные выступлениями деньги билеты на автобусные туры по стране, объехали буквально весь Израиль от севера с таинственным юродом Каббалы Цфатом до пляжей Эйлата. Помимо разнообразия природы на маленькой территории этой древней и одновременно новорожденной страны меня тогда удивило разнообразие облика ее населения. Привыкший за долгое время жизни к российско-обывательскому стереотипу «еврейской внешности», уже в первые дни в Иерусалиме, выйдя на центральную улицу Яфф, я поразился многообразию лиц и одежды шумной и жизнерадостной толпы, до отказа наполнившей узкие тротуары, спешащей куда-то на автобусах и автомашинах. Здесь можно было увидеть всех — от ортодоксальных хасидов в их круглых меховых «форменных» шапках и черных чулках, как на картинах Рембрандта, и арабов в ярких бурнусах до современных хипарей в заношенных донельзя шортах.

«Володя, — растерянно обратился я к сыну, откровенно потешавшемуся над моим замешательством, — это что, все евреи?» «Конечно», — засмеялся он. — «Нет, погоди, ну, эти-то в черных лапсердаках, понятно, но вот эти здоровые и белобрысые, в ковбойках?» — «Евреи». — «Ну ладно, допустим, но уж эти восточные красотки из «Тысячи и одной ночи», типично гаремные женщины?» — «А это тайманки — еврейки из Йемена». — «Ну, вот эти-то наконец негры», — обрадовался я, увидев на противоположной стороне улицы нескольких здоровенных парней шоколадного цвета с курносыми приплюснутыми африканскими носами, обряженных в хаки и алые береты, с американскими автоматами «М-16» через плечо. — «Ничего подобного, — видишь, у одного из них кипа на голове? Это африканские евреи, — фалашим по-нашему». За этим последовала небольшая лекция о том, что знаменитая царица Савская, возглавлявшая когда-то «правительственную делегацию» к легендарному царю Соломону, возвратилась к себе в родную Эфиопию слегка беременной от израильского царя, что и дало начало чернокожим евреям.

Действительно, Израиль — страна эмигрантов, маленькое подобие США. В Тель-Авивском университете, где мне довелось читать лекции на геологическом факультете, есть большой музей еврейской диаспоры. Там, в частности, выставлены макеты еврейских синагог в разных странах мира. Разглядывая их, можно удивляться их несходству, тому, как отличается бревенчатая литовская синагога от классической пагоды китайских евреев. Возвратившись на «Землю обетованную», беглецы принесли сюда с собой обычаи и привычки всех народов, среди которых они жили веками. Отсюда бесконечное разнообразие облика городков и поселков на небольшой территории Израиля, уже упомянутое мной.

Многообразие и бесконечность этого удивительного микроконтинента, столь отличного от других стран, подчеркивается прежде всего сердцем его — Иерусалимом, где сразу, независимо от конфессионной принадлежности, любой человек физически ощущает, что находится в центре Вселенной, в Святой Земле. Как получилось так, что начала и главные святыни трех основных человеческих религий сосредоточились на этой крохотной территории, где рядом со «Стеной плача» у руин разрушенного Храма с одной стороны Голгофа и Гроб Господень, а с другой — золотой купол мечети над гробницей Омара? Здесь поневоле

убеждаешься в удивительном триединстве человеческой истории и культуры.

Своеобразие Израиля, его островная эндемичность, не только в ландшафтах, неповторимом концентрате раритетов и святынь человечества. Это еще и удивительная, непривычная для нашего менталитета атмосфера доброжелательства. Услышав русскую речь, в автобусе или на улице, прохожие запросто обращаются к вам с вопросами: «Давно приехали? А как с работой, уже устроились? Как это в гости? Вы что, всерьез собираетесь возвращаться туда? Это же безумие! Хаим, объясни нм, что они самоубийцы. Конечно, трудно, конечно, чужой язык, но ведь здесь можно жить». И все это несмотря на нехватку рабочих мест и жилья, на растущую конкуренцию и недостаток средств.

Весьма характерная в этом отношении история произошла в Иерусалиме. Игорь Губерман вез меня куда-то на своей машине японской марки «Daihatsu». («Имей в виду, — шутил он, — машина у меня с типично еврейским названием: Дай Кацу!») На одном из перекрестков он посадил «голосовавшего» молоденького солдата, видимо, добиравшегося домой на «шабат». Подхватив свой вещмешок и автомат «Узи», солдатик расположился на заднем сиденье, а мы с Игорем продолжили прерванный разговор. «Извините, — обратился Игорь к пареньку на иврите, — мы с другом будем говорить по-русски, потому что он не знает иврита». Солдат кивнул, однако через некоторое время начал задавать Игорю вопросы, в которых, как я понял, речь шла обо мне.

Разговор, судя по тону, явно обострялся. Игорь пытался что-то объяснить пареньку, а тот отказывался понимать. Наконец солдат сказал Игорю что-то откровенно резкое, и Игорь неожиданно начал хохотать так громко, что чуть не выпустил из рук руль. «Ты что, с ума сошел? — буркнул я. — Что случилось?» «Погоди, я тебе объясню, — ответил Игорь, утирая слезу. — Он, видишь ли, спросил меня, олим ли ты, а я сказал, что нет, ты турист. Тогда он спросил меня, почему я не сделал тебе вызов насовсем. Я ответил, что ты не хочешь, что есть много проблем. Тогда он спросил, правда ли, что я твой друг. Я сказал, что правда. Тогда он снова спросил, неужели могут быть проблемы, которые мешают спасти друга. Я пытался ему что-то объяснить, а он в ответ на это заявил, что никакой я тебе не друг, что я плохой еврей. Я должен немедленно остановить машину, и он сам напишет тебе вызов».

Новый тип отношений между людьми безусловно оказывает влияние на упорное нежелание правительства и кнесетта вводить смертную казнь даже для террористов, убивающих женщин и детей. Об этом прекрасно осведомлены арабские террористы из «Хамаза» и других бандитских организаций, которые хладнокровно режут детей, женщин и стариков, сознавая свою безнаказанность. Введения смертной казни требуют в основном выходцы из России, но дух ненависти, столь характерный для нашей распавшейся державы, еще не возобладал в маленькой окруженной врагами стране. Хотелось бы надеяться, что и не возобладает.

Удивительны для «совков» и порядки в израильской армии, где нет, например, приказа «Вперед». Есть только приказ «За мной». Командир не может послать солдата перед собой на смерть, он должен идти первым. Неразумно? Конечно, неразумно, — в Израиле в войнах гибнет больше всего младших офицеров. Однако солдат знает, что командир никогда его не подставит, и верит ему. Или другой пункт устава, — если ты окружен и находишься в безвыходном положении, то должен сдаться в плен. В плену же, если тебе угрожают пытками или смертью, немедленно выдавай все известные тебе военные тайны. Помни, что самое дорогое — жизнь. Чудовищно, на наш взгляд, не правда ли? А как же наши герои-мученики, брошенные Сталиным на произвол судьбы? А Гастелло и Матросов? А те сотни рядовых, которых по приказу посылали вперед на минные поля, чтобы расчистить дорогу танкам?