И жить еще надежде…
Шрифт:
И еще один непонятный нам пункт устава для полевого командира: ни при каких обстоятельствах нельзя бросать раненых. Если на территории, захваченной или обстреливаемой противником, остался хотя бы один раненый и командир роты понимает, что вызволить его можно, только положив две трети роты, он обязан это сделать. Глупо? Уж, конечно, глупо, — у нас бы так никогда не поступили. Зато каждый солдат уверен, что его никогда не бросят, что бы с ним ни случилось, что вся страна в трудный час придет к нему на помощь, как и он к ней. Может быть, поэтому армия здесь действительно народная, и к солдатам все относятся как к собственным детям.
Служба в армии в Израиле, в отличие от нас, считается почетной. На особо опасные военные специальности — летчики, танкисты, десантники, — большой конкурс и
В израильской армии воинская повинность распространяется не только на юношей, но и на девушек. Последние, впрочем, идут в армию весьма охотно, поскольку сразу после службы, как правило, выходят замуж. Не служат в армии только религиозные ортодоксы, которые вообще не признают государства Израиль, так как, по их вероучению, государство это может создать только мессия, а его приход еще не настал. Но это нисколько не мешает им принимать от не признаваемого ими государства разного рода блага и привилегии.
Поражает израильская армия не только необычными правилами ее устава, но и внешним видом солдат. Постоянно перемещаясь по стране рейсовыми автобусами, я поначалу удивлялся тому, что в конце недели они буквально набиты юношами и девушками в военной форме и с оружием. При этом, несмотря на обязательное наличие у каждого солдата автомата или скорострельной винтовки, внешний вид их не только не казался устрашающим, но наоборот — вызывал сочувствие и жалость. Прежде всего полное отсутствие облика бравых вояк, что привело бы в священное негодование любого нашего сержанта. Форма на всех мятая и заношенная, сапоги не чищены, худые впалые щеки мальчишек заросли щетиной, да у половины еще и кипа на голове. Рядом с автоматом почти всегда битком набитый вещмешок (позже мне объяснили, что солдаты едут домой на «шабат» и везут в вещмешках вещи в стирку). Помимо неказистого внешнего облика я удивлялся постоянному усталому виду солдат, — стоило им сесть в автобус, они тут же засыпали.
Спит солдат по соседству — ни выправки нету, ни стати. Замусолена куртка, прикрыла затылок кипа. Не увидишь такого, пожалуй, у нас и в стройбате. Спит усталый солдат, и судьба его дремлет, слепа. Кто сегодня предскажет, что может назавтра случиться С этим мальчиком спящим, что так на бойца не похож? Может, будущей ночью воткнется ему под ключицу Мусульманский кривой, для убийства наточенный нож? Тонкошеий, небритый, с загаром спаленною кожей. Автоматный ремень в полудетском его кулаке. Я не знаю иврита, он русского тоже, и все же Как нетрудно мне с ним говорить на одном языке! Почему так легко понимать мне его? Потому ли, Что в тылу он не станет искать безопасных путей? Что меня не сразит центробежною смертною пулей? Что саперной лопаткой моих не порубит детей? Мчит автобус ночной по дороге меж горных селений, И во сне улыбаясь звезды заоконной лучу. Спит солдат на сиденье, усталые сдвинув колени, Автомат,Только позднее, познакомившись с армейской учебной программой «курса молодого бойца», я перестал удивляться их изнуренному виду. Армия здесь не для парадов или устрашения безоружных, а для реальной обороны и защиты от агрессии. Служат в ней, кстати, не только евреи, но и другие граждане Израиля. В долине Израэль, например, мне показывали деревни друзов, которые тоже служат в армии, а неподалеку от Иерусалима — поселения выходцев из Сибири: старые российские семьи Карякиных и Дубровиных еще в начале века приняли иудаизм и переселились сюда. Армия поэтому здесь во многом интернациональная и начисто лишена дедовщины и расизма.
Кстати сказать, хотя солдаты по уставу никогда не расстаются с оружием, еще практически ни разу не было какой-нибудь пальбы «по пьянке» или подобных инцидентов. Солдат обучают выживанию в пустыне, плаванию под водой с тростинкой, бесшумному передвижению. Результаты воин при соотношении численности населения Израиля и его противников говорят сами за себя.
На берегу Мертвого моря над высоким неприступным скальным обрывом белеют руины древней израильской крепости Масада. Туристов сюда доставляют по подвесной канатной дороге. Эту крепость более двух тысяч лет назад, во время несчастной Иудейской войны, когда вся Иудея уже лежала в развалинах и сгорел Второй храм, разрушенный римлянами, восемьсот ее защитников более двух лет обороняли от обложивших ее со всех сторон римлян, с негодованием отвергая все предложения о сдаче. Когда кончились все запасы и осаждающим удалось лишить крепость воды, ее защитники, убив своих жен и детей, по очереди затем умертвили друг друга, предпочтя смерть позорному плену. На это место теперь привозят новобранцев принимать присягу.
Отношение к солдатам вполне отражается в истории, которая случилась во время моего первого приезда в Израиль. Группа арабских террористов захватила в заложники трех израильских солдат и потребовала в обмен на них выпустить из израильских тюрем триста заключенных террористов, — по сто человек за каждого солдата. Премьер-министр согласился, что и послужило поводом для скандального разбирательства в кнессете. Отвечая на справедливые обвинения оппозиции, Шамир сказал: «Да, вы совершенно правы, условия обмена крайне невыгодные. Но ко мне пришли три матери, и я просто не мог смотреть им в глаза». Так сказал лидер правых, сам прославившийся когда-то участием в дерзких террористических операциях во время войны за независимость.
На самом деле оппозиция права, — ничего хорошего в таком обмене нет, система обмена заложников вдохновляет террористов на новые акции. При этом страдают не только евреи, но и живущие в Израиле арабы, которым экстремисты, засланные извне, обученные в СССР или в арабских странах соответствующими спецслужбами, не дают спокойно жить и работать, хотя уровень жизни арабов в Израиле гораздо выше, чем в сопредельных странах.
В нашей печати до сих пор обходится упорным молчанием тот жесточайший террор, которому подвергают боевики «Хамаза» и других террористических организаций своих живущих в Израиле соплеменников за отказ участвовать в интифаде. Вырезаются целые семьи, как это принято на Востоке. После такой наглядной агитации соседи или родственники пострадавших уже согласны на все. Такую же ситуацию я видел в 82-м году на Кипре. Накануне подписания очередного соглашения о мире и согласии между греческими и турецкими киприотами из Турции срочно прибывали «активисты», начиналась резня среди турецкого (прежде всего) населения, и статус-кво сохранялось, несмотря на многолетние усилия высоких международных организаций.
Что же касается российской печати, то в первый мой приезд, в 90-м году, она еще следовала привычным курсом клеветнической лжи в адрес Израиля, унаследованным от сталинско-брежневской эпохи. Уже возвращаясь в Москву в декабре, я открыл в самолете свежий номер «Правды» и прочел сообщение под заголовком «Очередная расправа израильских оккупантов»: «По решению израильского суда трое юношей из сектора Газа приговорены к пожизненному тюремному заключению за подрывную деятельность. Решение это вызвало протест общественности».