И жить еще надежде…
Шрифт:
Отъезд этот, проблема которого решалась им мучительно и долго (вспомним хотя бы одну из лучших его песен — «Я прощаюсь со страной, где…»), оказался весьма драматичным. Песни «русскоязычного» автора Клячкина не получили в Израиле того признания, на которое он рассчитывал.
В первый свой приезд в Израиль я прожил двое суток у него в квартире, которую он снимал в Рамат-Гане, на окраине Тель-Авива. С работой у него тогда не клеилось, с выступлениями тоже. Он признался мне, что временами близок к самоубийству. Потом, правда, все понемногу наладилось. Его друг врач-стоматолог Геннадий Гонтарь, приехавший в Израиль из Одессы, где когда-то возглавлял одесскую команду КВН, довольно неплохо перевел несколько песен Клячкина на иврит, чем попытался расширить его аудиторию. Однако песни Клячкина в переводе на иврит уже что-то необратимо
Помню, после первой поездки в Израиль я привез в Питер аудиокассету с записью его песен на иврите и показывал ее на вечере в «Востоке». Хорошо знакомые всем песни, исполнявшиеся на иврите, неизменно вызывали смех в ленинградском зале. Да и в самом Израиле Евгений, хотя и продолжал писать песни, но что-то уже не получалось. Это, видимо, понимала и русскоязычная израильская аудитория. На своем концерте в Холоне в октябре 1993 года я получил записку: «Как вы относитесь к творчеству Евгения Клячкина «до» и «после»»? С горечью говорил он мне в 1993 году: «Сколько стоят билеты на твой концерт? Десять шекелей? А на меня и за пять не ходят».
Надо было кормить свою большую семью, и пришлось снова вспомнить про диплом инженера-строителя. Но работу найти тоже удалось далеко не сразу. Привыкший к многотысячным российским аудиториям, он страдал от равнодушия и неприятия. На фоне этого безразличия быстро угасли его неофитские патриотические восторги по поводу обретенной им новой Родины. Спрос на его выступления постепенно сходил на нет, а иногда, как уже упоминалось, они просто запрещались, совсем как когда-то в Ленинграде.
Для эмоционального и легкоранимого автора грустных питерских песен сложности и неурядицы жизни в этой новой и, как оказалось, чужой для него стране, были мучительны. Это не могло не сказаться на сердце, на которое он до этого как будто никогда не жаловался.
Надо сказать, что, переехав в Израиль, Женя не позволил себе ни одного критическою замечания в адрес покинутой им России, ибо отчетливо сознавал:
То, что болью прозвенит здесь. Клеветой прошелестит там.Еще в 1986 году Евгений Клячкин подготовил сборник своих песен для ленинградского отделения издательства «Советский писатель». В сентябре 1987 года автор писал главному редактору: «Слова моих стихов оплачены судьбой и жизнью моей и моих близких. Я хочу, чтобы они были изданы в моей стране и моем городе. Думаю, что имею на это право». В издательстве, однако, думали иначе. К концу 1988 года стало ясно, что сборник в печать не пойдет.
В год своего шестидесятилетия Евгений Клячкин приехал в свой родной Питер, как оказалось, в последний раз. К его юбилею здесь, благодаря усилиям его друзей, и прежде всего Леонида Левина, Натальи Аккуратовой, Марка и Аллы Левитанов, вышла наконец его первая и, к сожалению, последняя прижизненная книга «Не гляди назад». В книгу эту прекрасно оформленную художником Юлией Далецкой, вошли основные песни Клячкина, разбитые на одиннадцать циклов (с нотами). И хотя мелодии, да и стихи песен, гораздо труднее воспринимаются «с листа», чем при живом звучании, книга, ставшая итогом его творческой деятельности, дает представление о том, что успел сделать Евгений Клячкин за свою недолгую жизнь.
Торжественно и сердечно прошел юбилейный вечер, собравший, как и встарь, сотни поклонников. К этому времени фирма «Мелодия» выпустила два стереодиска с песнями. Женя возвратился на Родину. К несчастью, ненадолго.
Личная и семейная жизнь у Жени складывалась непросто, но он всегда был любящим мужем и трогательным отцом. Когда умерла после долгой и мучительной болезни его жена Виолетта, ее родители предложили взять на воспитание их маленькую дочь. Женя однако наотрез отказался и растил ребенка сам. Он всегда был преданным другом и обладал редким талантом радоваться чужим удачам. В середине 60-х в Питере, когда мы с ним выступали вместе, он неизменно помогал мне игрой на гитаре.
Помню, мы с ним вдвоем ездили с концертами в Новгород. Уже на обратном пути, в поезде, сидя с ним рядом, я прочел ему новое стихотворение, начинавшееся словами: «Сентябрь сколачивает стаи». И он сказал: «Саня, подари его мне, — я песню напишу. А то ты его, не дай Бог, опять изуродуешь своими примитивными мотивами». Так появилась его песня «Элегия».
Характер
В Израиле Женя приобрел целый музыкальный комплекс с усилителями, синтезатором, колонками и еще какой-то современной акустической техникой, которую также освоил в совершенстве. Незадолго до его гибели я приезжал с выступлением в город Ариэль, куда он перебрался на постоянное житье, и он специально привез на машине для меня весь этот громоздкий комплекс.
Евгений Клячкин умер в Израиле, но песни его остались в России. Они выросли на петербургско-ленинградской культурной почве, для которой чужды эстрадность, аффектация, внешняя броскость. В них, как и в его любимом городе, преобладают «краски севера», царит атмосфера сдержанности. Именно эти черты присущи стихам в лучших песнях Евгения Клячкина, поражающих своей словесной и музыкальной точностью.
Сейчас, когда Евгения Клячкина не стало и «изменились его портреты», с особой пронзительностью звучат его старые песни, пронизанные многострадальной любовью к России, к Питеру, с которыми, теперь уже навеки, связана его внезапно оборвавшаяся жизнь.
Узнав о его трагической гибели, я написал песню, посвященную его памяти.
Сигаретой опиши колечко, Снова расставаться нам пора. Ты теперь в земле остался вечной. Где стоит июльская жара. О тебе поплачет хмурый Питер И родной израильский народ. Только эти песни на иврите Кто-нибудь навряд ли запоет. Со ступеней набережной старой На воду пускаю я цветы. Слышу я знакомую гитару. Может, это вовсе и не ты, Может, и не ты совсем, а некто Улетел за тридевять земель. Старый дом у Малого проспекта Поменяв на город Ариэль. Сигаретой опиши колечко, Пусть дымок растает голубой. Все равно на станции конечной Скоро мы увидимся с тобой. Пусть тебе приснится ночью синей. Возвратив душе твоей покой. Дождик василеостровских линий Над холодной цинковой рекой.В последние годы многочисленную русскоязычную молодежь, перебравшуюся в Израиль из распавшегося Союза, все более интересует вопрос о возможности существования там русской авторской песни и неистребимого движения КСП, которое с началом массовой эмиграции из России распространилось теперь по всему земному шару. За последние годы в Израиль переехало немало талантливых авторов и исполнителей из России, Белоруссии, Украины, Узбекистана и других краев бывшего Союза.
Среди них, наряду с Евгением Клячкиным, Дмитрий Киммельфельд, Александр Медведенко, Игорь Бяльский, Марина Меламед и многие другие. Приезжая в Израиль на выступления, я каждый раз встречался с ними и убеждался — несмотря ни на что, клубы самодеятельной песни здесь растут и процветают; а в последнее время на севере страны на озере Кинерет зажег свои огни ежегодный фестиваль русской авторской песни, — «Дуговка», — израильский младший брат Грушинского. Его душой и вдохновителем стал Евгений Гангаев. Недавно здесь стал выходить журнал «Майдан», посвященный проблемам авторской и самодеятельной песни, пользующийся большим спросом. Наряду с «Дуговкой» на юге Израиля (не слишком далеко удаленном от севера), в Беер Шеве собирается свой отдельный фестиваль, получивший название «Бардюга», что означает «Бард Юга», а в Ашдоде — «Дюна».